Любитель махать кистенём слегка очухался и встал на четвереньки, пытаясь отыскать своё оружие. Данилыч хлестнул его с длинного замаха – парень с воем выскочил-вылетел из сугроба, уже не думая про кистень. Тимоха, видевший, что пальцы лишь порезаны, а не отрублены, продолжал браниться, грозясь Саше ножом. Саша наступал на него, замахиваясь саблей, Данилыч опять размахнулся и послал кнут так, что кончик свистнул возле лица Тимохи.
– Утомился! – громко рыкнул Данилыч. – Вот сейчас убивать начну!
Обещание, пожалуй, было излишним. Трое псарей, охая и ругаясь, побрели к лошадям. Четвёртый, получивший рукоятью тесака по темечку, валялся в снегу. Данилыч подошёл к нему – правда, бросая быстрые взгляды на отступающую троицу.
– Пожалеете, – чуть не плача (правда, не переставая и браниться), сказал Тимоха, вскарабкавшись в седло, – его сиятельство до вас доберётся!
– Ась? – с неподдельным интересом спросил Данилыч, делая вид, будто поднимается.
Ответом был затихающий стук копыт.
* * *
– Как скоро выяснилось, мои несчастья только начались, – продолжил Счастливчик Джон. – У меня не было денег даже на пинту пива, не говоря уже про сухую одежду. Я выбрал самый простой вариант: оглушить первого встречного аборигена и воспользоваться его одеждой, а если повезёт, и наличностью.
– Вас всегда губило пристрастие к лёгким вариантам, – презрительно бросил мистер Стромли. – Ваша первая жертва оказалась переодетым полицейским?
– Отчасти, – сказал Счастливчик Джон. – Я выбрал подходящего господина, как мне показалось – навеселе, и попытался нокаутировать его с одного удара. Однако господин был более или менее трезв, живуч и криклив. Он оказался таможенным инспектором, идущим с какого-то ночного гешефта. Драка перешла в борьбу, и вскоре в ней оказались несколько участников – и все не на моей стороне.
Счастливчик Джон раскусил яблоко, будто проверяя, сколько зубов у него целы.
– В итоге меня приволокли в местный полицейский участок. Предстоял допрос, наихудшим исходом которого стало бы выяснение моего подлинного имени. Поэтому моей задачей стало как можно скорее убедить полицейских избавиться от меня. К счастью, этот план был разработан ещё по пути – я начал играть сумасшедшего.
– Что же, – с усмешкой заметил мистер Стромли, – как говорил наш великий классик, сойти с ума на датской почве – дело обыденное
[71].
– Вот и я так думал, – ответил Счастливчик Джон. – Я, помню, даже спектакль смотрел, как принц дурика строил, чтобы его за убийство не повесили. И я так же себя начал вести. Постоянно бормотал «майн гот!», а когда меня спрашивали, почему же я набросился на почтённого таможенного инспектора, то я отвечал: «Их бин Вельзевул!» За несколько часов я убедил весь полицейский участок, что мне мерещатся черти в каждом углу комнаты, поэтому самое лучшее – это или выпустить меня и позволить заниматься экзорцизмом
[72] в своё удовольствие, или, напротив, удалить из полицейского участка. Господам полицейским приглянулся второй вариант, но скоро выяснилось, что я перестарался. Меня определили в сумасшедший дом, для опасных больных, а так как в этой чёртовой Дании почти тысяча островов, дом смирения располагался на одном из них. Первой сухой одеждой, которую я получил после купания в гавани Копенгагена, оказалась смирительная рубашка. Служители не были уверены, что я излечился от своей чертомании, поэтому первые два месяца другой одежды я не знал.
– Тот же классик заметил, что Дания – худшая из тюрем, – опять мудро отметил дядя Генри. – Дальше.
– На этот раз простых решений я не искал, – сказал Счастливчик Джон. – В этой больнице был дурацкий обычай: в случае нападения на служителя сажать на цепь на год. Я думал и нашёл лучший вариант: я начал делиться с окружающим миром своими индийскими впечатлениями. Меня не интересовала аудитория: просто в определённые часы я делал вид, будто впадаю в транс, и начинал рассказывать про горы и джунгли, караванные тропы, восточные базары, тигров, кобр, браминов и йогов. Не волнуйтесь, сэр, я ограничился исключительно восточным антуражем, не касаясь наших совместных занятий,
– Благоразумно, – заметил мистер Стромли.
– Некоторое время спустя к этим монологам стали прислушиваться служители. Они начали понимать их смысл, но не могли понять, почему обычно я общаюсь короткими фразами на ломаном немецком, но иногда рассказываю истории на английском языке. Потом мною заинтересовались и врачи, иногда приезжавшие на остров, чтобы понять: не вернулся ли разум к кому-нибудь из пациентов? Не сумев объяснить феномен, меня перевели в Копенгаген, для удобства местных профессоров. Я стал медицинской диковинкой и понемногу даже начал менять помешательство: выяснилось, что я принимал полицейских за демонов-ракшасов, а таможенного инспектора – за их повелителя Равану, потому и накинулся на него с кулаками. Со временем история стала подобием анекдота, а я вёл себя так смирно, что меня уже не боялись.
– И вы, воспользовавшись этим, удачно расправились с одним из эскулапов, имевшим неосторожность остаться с вами наедине в своём кабинете или квартире, – с усмешкой предположил дядя Генри.
– Так и было, – согласно кивнул Счастливчик Джон, – десять дней назад. К сожалению, добытых денег мне хватило лишь для того, чтобы покинуть Данию и добраться до Антверпена. Несколько голодных дней в порту – я уже не хотел рисковать и совершить даже мелкую кражу, – работа на судне, идущем в Лондон, и наконец, самый опасный этап путешествия – в Йоркшир.
– Да, – заметил мистер Стромли, – в Англии вам вменили бы не только бродяжничество.
– Но и проблемы были бы не только у меня, – ответил Счастливчик Джон, запивая пивом свой неурочный обед.
– Спасибо за новости, – сказал после некоторого молчания мистер Стромли. – Что вы теперь предлагаете делать?
– Считать меня не просто вашим наёмным работником, но компаньоном по предприятию. Отныне мы оба заинтересованы в том, чтобы капитан Летфорд и, кстати, его излишне резвая дочка не вернулись в Англию. Насчёт меня все понятно. Но вот вы, если прежде могли лишь упустить выгоду, то теперь можете и потерять – и немало.
– Обговорим условия, – ответил дядя Генри после долгого молчания. – Обсуждению не подлежит лишь один пункт: вы отправитесь в путь уже завтрашним утром. Вы правы, теперь мы заинтересованы оба в том, чтобы никто из странствующих Летфордов не вернулся в Освалдби-Холл. Но… девочка – племянница моей жены… и к тому же совсем девчонка…
– На моем месте вы бы разговаривали иначе.
– Послушайте… – в голосе дяди Генри впервые появилось подобие просительной интонации, – нельзя ли избавиться от неё… не самым решительным способом?
– Как вы это себе представляете? – осклабился Счастливчик.
