– Отлично! Вы очень смело подошли к переводу, – говорил Ярош, снова забираясь на скалу. – В оригинале ритм уловить невозможно, скорее его и не было. И паузы… этих пауз тоже в оригинале нет, но вы как-то их почувствовали. Ей-богу, я бы это перевел сплошным текстом. Как какого-нибудь «Гильгамеша»
[75] или «Энкиду»
[76]. Люцилий передает вам привет с того света.
– Через вас? – засмеялась Данка, стряхивая с себя лепестки тревоги и страха.
– Считайте, что через меня, – он даже запыхался, потому что взбирался слишком быстро. – Между прочим, есть какая-то мистическая связь между переводчиками и их покойными авторами. Мне не раз снились арканумские поэты, а порой они оказывали и физическое воздействие. Особенно Люцилий.
– Люцилий? Ведь это такое нежное создание…
– И все же я часто чувствовал его присутствие.
– Физически? Как это?
– Ну, вот перевожу я, перевожу… а потом возьму и займусь чем-то другим. Если это всего несколько дней, то еще не беда, а если больше недели – начинают меня доставать, насылают какие-то болячки. Как только берусь за перевод – болячки сразу проходят.
– Шутите!
– Нет! Я уж и ругался с ними. На полном серьезе. Я выходил на балкон, задирал голову в ночное небо и кричал им: «Да оставьте же меня в покое! Я ведь должен еще и на хлеб зарабатывать! Я не могу заниматься только вами!»
– И что они?
– Они это решали по-своему. Вдруг я получаю гонорар за какую-то свою статью, которую перевели на Западе. Или за переиздание моего учебника. Причем об этом переиздании раньше и речи не было.
– Замечательно! Меня это радует. Может, и мне так же повезет. Эй, Люцилий! – закричала она в небо, заливаясь смехом. – Если хочешь, чтобы я тебя переводила, дай мне стимул!
Теперь они уже оба хохотали и веселились, как малые дети, и все же, когда они возвращались с Чертовой горы обратно в город, грусть вместе с сумерками стала незаметно обволакивать их со всех сторон, погружая в задумчивость и молчаливость, они уже даже остерегались смотреть друг другу в глаза, Данка зачем-то спрятала очки в сумку, Ярош, поддерживая разговор, смотрел только на ее губы, как будто вместе с очками она сняла и глаза, да и сама Данка отводила взгляд в сторону, пока между ними пролетали недосказанные слова, сонмы слов, присутствие которых выдавали лишь губы, которые всякий раз беззвучно вздрагивали.
Q
2 сентября. Я, Йоська и Вольф пошли добровольцами в армию, Яську, который имел звание унтер-офицера и уже успел пройти военную подготовку, забрали на фронт накануне, к Вольфу отнеслись с недоверием, но все же записали и определили нас всех в отряд ополченцев. Целыми днями нас муштровали и учили стрелять, но стрелки из нас с Йоськой были никудышные, хорошо хоть Вольф мог отличиться. Вечером, уставшие, мы возвращались домой и жадно читали газеты.
Ежедневные газеты продолжали выходить и создавали иллюзию нормальной жизни, печатая сенсационные истории, и даже все 27 кинотеатров бодро рекламировали свой репертуар, а 8 сентября мы с Лией даже побывали на премьере английской комедии «Старое вино» в оперном театре. Дети готовились к началу нового учебного года, который теперь выпадал на понедельник 11 сентября.
Каждое утро с первого дня войны над городом появлялся разведывательный самолет и кружил на большой высоте. Это был предвестник очередного налета. А через некоторое время уже был слышен гул моторов, и бомбардировщики сбрасывали свой груз. Противовоздушная оборона делала все, что могла, несколько самолетов были сбиты.
Во всех концах города дымятся руины. Лычаковское кладбище забросано бомбами, особенно пантеон Защитников Львова. Немцы с упорством атакуют район госпиталей, метят в вокзалы, промышленные объекты, но бомбы не всегда попадают в цель. Те, что предназначены для главного вокзала, падают на Городоцкую, разрушают костел Елизаветы и несколько домов, предназначенные для Цитадели – уничтожают церковь на Коперника и жилые дома. В руинах гибнет много женщин и детей. Вспыхивают пожары, которые львовяне сначала с энтузиазмом тушили, а потом бросили, когда тушить уже было нечем. Черный дым расползался над городом, а ветер разносил неприятный запах паленого.
9 сентября. В продуктовых магазинах длинные очереди за хлебом и жирами, за мукой и крупами, село на ту пору затаилось, рынки пустуют, город лишен молока и овощей.
10 сентября. «Wiek Nowy», сообщив о капитуляции Вестерплатте, пишет, что «эта война – борьба за две совершенно разные концепции Европы, демократическую и империалистическую, которую породил тоталитаризм… Плечом к плечу с солдатом-поляком стоит солдат-еврей, а рядом с ним – солдат-украинец. Всех их объединяет одна мысль и одно стремление: победить общего врага».
А между тем немцы могли оказаться под Львовом со дня на день. И тогда стало ясно одно: нужно оборонять Львов, и оборонять его должны были командиры, которые попали сюда случайно и никогда не работали в штабах, недобитки, резервисты, полиция и мы, ополченцы, еще не нюхавшие пороха. Но полковник Болеслав Фиалковский решительно взялся за дело, получив под свое командование два маршевых батальона пехоты, летную сторожевую бригаду и батарею из 15-ти противотанковых пушек. С этими силами при помощи местного населения он должен был соорудить баррикады и противотанковые шанцы на подступах к Львову, а внутри города, разделенного на отдельные секторы, не только возвести баррикады, но еще и заготовить склады амуниции, продовольствия и медикаментов.
11 сентября. Каждый сектор получил свой саперный отряд и снаряжение. Мы с Йоськой и Вольфом оказались в самом конце улицы Городоцкой, всю ночь рыли окопы и собирали все, что может пригодиться для баррикад. Настроение подавленное, в этот день замолчало львовское радио, дикторша Целина Нахлик, прочитав сообщение об окончании передач, разрыдалась, теперь эти рыдания стояли у нас в ушах.
Уставшие и невыспавшиеся сидим в окопе, хорошо, что о нас не забыли наши мамы и принесли еду, ведь регулярная армия с нами харчами не делится, а потом немало из тех, кто согласился строить баррикады, дали драпака, это были обычные горожане, зато батяры не предали, пришли из Замарстынова, с Клепарова, Лычакова, Левандовки, принесли лопаты и кирки и демонстрировали чудеса изобретательности, когда нужно было достать какие-то железяки, из которых потом с помощью проволоки мастерили ежи и расставляли на дороге. Для них все это – романтика, по вечерам они вытаптывают огороды, приносят картофель, капусту, а порой и кур и с громкими песнями готовят себе ужин.
Единственная радость этого дня – это то, что появился Ясь и присоединился к нам, под глазами у него синяки, рукав разорван, к счастью, пуля только царапнула его. Полк его разбит.
