– Ничего нового.
– Вы себе не представляете, как мне грустно. Я не шучу. Мне реально грустно. Такое впечатление, что на меня обрушились все скорби мира. Я просто подавлен ими. Я погибаю под их бременем. И вот что удивительно – мне никто не хочет помочь. – Неожиданно он встал и сказал, протягивая руку: – Ну, хорошо. Пока что закончим наш разговор. Вот мои телефоны. Когда завершите работу над «КаэС», прошу сообщить мне. Без нашего согласия не рекомендую публиковать перевод. Договорились? – Ярош кивнул. – Вот и хорошо. Возможно, у нас еще возникнут вопросы, так уж не гневайтесь. И если вам удастся что-то прояснить по этим макам, то звоните. Возможно, это всего лишь фантастика, сказочка для дурачков, а возможно, и нет. Успехов.
Но когда Ярош уже направился к двери, Кныш вдруг брякнул:
– А вы и правда меня не узнали?
Ярош удивленно пожал плечами. Что-то в Кныше было знакомым, но стерлось.
– Ну, ничего, – покачал головой тот. – У нас простора бота такая – фотографировать в памяти лица. – И неожиданно произнес: – А как там наша Наденька поживает?
Ярош обалдел, обернулся и только сейчас узнал в Кныше того самого Надюшиного кавалера, который снял ее на дне рождения Руси.
– Говорят, она теперь известная писательница? – скалил зубы Кныш, неожиданно размякнув и сбросив с себя маску крутого правохранителя. – Я, правда, не читал, но хотел у вас спросить: среди ее персонажей не попадался ли вам часом скромный работник СБУ?
Ярош рассмеялся:
– Неужели вас это волнует? Это на самом деле приятно. Когда-нибудь можно и внукам показать – вот смотрите, что о вашем дедушке написали.
– Хе-хе, знаете… С тех пор я немного поднялся… Не хотелось бы, чтобы начальство узнало.
– Что? – Ярош сделал вид, что ничего не понимает.
– Ну, как же… Мы же… Вы что – хотите сказать, что ничего не знаете?
– А что я должен знать?
Кныш покачался на каблуках, потер указательным пальцем под носом и сказал:
– Да нет, ничего особенного. Просто, если вы с ней контактируете, то я просил бы… как бы это сказать… Она, говорят, слишком откровенна в своих произведениях… Хоть и не называет настоящих имен… Но догадаться можно… Понимаете? У нас и такие есть, что книги читают. А как же. То есть я хотел сказать, по работе… Работа такая… Читают, записывают, каталогизируют, раскладывают по полочкам… Вы не можете не знать, что тогда произошло… На дне рождения Руси… Я хотел бы извиниться перед вами, если доставил вам неприятности, но так уж сложились обстоятельства… А хотите, я буду с вами максимально откровенным?
– Ну, попробуйте.
– Сейчас мы решаем вопросы куда более важные. Поэтому должен объяснить, что тогда у нас было именно такое задание. Любой ценой разорвать ваши отношения.
– Не понимаю. Зачем?
– Я тогда был мелкой рыбешкой. Приказали – выполнил. Так, невольно, мы с вами стали «молочными братьями».
От этой фразы Ярош вздрогнул, еще чего – «молочные братья»! Так говорят о тех, кто наслаждался минетом от одной и той же девушки, но стать «молочным братом» с кагэбистом?
– Вы хотите сказать, что это вовсе не Руся спланировала?
– Нет. Это наша работа. Надя, как вам известно, собралась ехать на работу в Германию. А если бы у вас с ней все сложилось, могла бы и не поехать. Так ведь?.. Но она была нам нужна именно там. Хотя какую функцию она там выполняла, я не знаю. Я, как тот мавр, только сделал свое дело… А кстати… вы разве не узнали голос той женщины, которая выкрикивала испанскую фразу?
– А почему я должен был ее узнать?
– Потому что вы ее прекрасно знаете. Это – Руся.
Ярош вытер холодный пот со лба. Все складывалось в какую-то дикую фантасмагорическую картину.
– Что с ней случилось?
– Очередная несчастная любовь. Новая попытка суицида. Наглоталась таблеток. Но на этот раз уже с необратимыми последствиями.
– Постойте… Тот мой коллега, который с ней встречался и который убедил меня прийти на день рождения… Это и ваш коллега?
– В мире все очень тесно переплетено. Он тоже выполнял задание.
– И это из-за него Руся травилась?
– Согласитесь, на его месте мог бы быть любой. Есть люди, которые обречены на самоубийство. Знаете, какая статистика? На сегодняшний день треть самоубийц уже успела пройти генеральную репетицию и находится на пороге премьеры. Но не будем о грустном. До свидания.
S
Ошеломленные бойцы складывают оружие, отчаяние сжимает горло, кое-кто не сдерживается и утирает слезы, а есть и такие, у которых слезы льются в три ручья, мы тоже не исключение, плачем, обнимая Яся, а наши мамы, прощаясь с ним, громко рыдают и осеняют крестным знамением, а потом он вместе с большой колонной офицеров медленно бредет по Лычаковской, по обе стороны – толпы чужеземных солдат – толкают, отбирают оружие, ругаются, а откуда-то издалека доносятся выстрелы, грохот одиночных пушечных залпов, потому что не все еще согласились на капитуляцию, отдельные группы отчаянных бойцов все еще держат оборону, предпочитают умереть здесь, чем невесть где.
Вскоре получаем известие о том, что колонну офицеров на Лычаковской рогатке окружают энкаведисты и сопровождают как пленных, не позволяя свернуть в направлении Румынии, как было оговорено. Что бы это могло означать? А когда из головы колонны поступает известие, что их ведут на Винники, отдельные воины пытаются вырваться и смешаться с толпой людей, которые стоят на тротуарах, с грустью провожая взглядами их отступление.
По правому коридору входили во Львов большевики, вид у них был какой-то дикий, словно они вышли из подземелья в своих землистого цвета длинных шинелях и таких же длинных до самых колен «гимнастерках», а широченные галифе, которые развевались при ходьбе, кирзовые сапоги, из которых торчали серые грязные портянки, винтовки на шнурах и остроконечные «буденовки» с красными звездами делали из них карикатуру на армию, если бы не военная техника, если бы не танки и пушки, которыми польское войско похвастаться не могло. Но больше всего поражали львовян лица освободителей, среди них было очень мало европейских, в большинстве своем это были лица скуластые, обветренные, худые и недобрые, в глазах светилась подозрительность и недоверие, они поначалу даже дергались и выставляли вперед штыки, когда к ним устремлялась экзальтированная жидовская молодежь с цветами, пытаясь пожать руки и поцеловать, а некоторые целовали танки и кричали радостно: «Нех жие Сталин!», «Нех жие Совьетски Союз!», «Нех жие Совьетска Украина», хотя за несколько дней до этого, 5 сентября, они кричали: «Нех жие Англия!» перед английским консульством на Недзялковского, а пан консул даже вышел на балкон и хотел что-то произнести, но неожиданно загудели немецкие самолеты, и все разбежались, а к молодежи присоединялись и пожилые жиды и тоже кричали и махали шляпами и платками, даже не подозревая, что за эту радостную встречу своих освободителей их будут нещадно избивать на улицах Львова, обвинив во всех смертных грехах и в этом тоже.
