– А не так и тяжело, – подал голос мулла.
– Это под горку, по ровной дороге, а каково будет, когда появятся рытвины и вода подмочит? – спросил Афанасий.
Бедолага не ответил.
Вперед выбежал отряд легких пехотинцев, одетых лишь в набедренные повязки. Все их вооружение состояло из коротких палиц, больших кожаных щитов и медных обручей на голове. Сзади пристроился отряд тяжеловооруженных ратников в панцирях и островерхих шлемах с бармицей
[19]. В руках у них были короткие копья и круглые щиты с большими умбонами
[20], на ногах бронзовые поножи, за поясами тяжелые, больше похожие на мечи сабли. Именно им придется лезть на стены, подумал Афанасий, вспомнив сверкающие мечи огнепоклонников, разваливающие пополам легковооруженных хорасанских воинов.
Следом за пехотой включилась в осадную колонну таранное орудие, сколоченный из толстых бревен дом на колесах. Болтающийся внутри него на веревках таран был вытесан из цельного ствола огромного дерева. На переднюю часть надета кованая голова барана с выдающимися вперед рогами.
Дорога спустилась с горы и пошла ровнее. Катить стало трудней, рекруты начали поскальзываться, но ритм барабана и гуляющие по спинам плети гнали их вперед. Сбоку пристроился отряд стрелков.
Афанасий нет-нет да и бросал украдкой взгляды на их оружие. Оно не было похоже на русские пищали или европейские аркебузы. У хорасанских самопалов не было приклада, просто прямая палка, к которой железными обручами крепились три ствола. Помимо этой громоздкой штуки, у каждого имелся заостренный снизу для втыкания в землю шест с развилкой на конце для укладывания на него ствола. Пониже развилки имелось отверстие, в которое был продернут шнурок, другим концом привязанный к руке. Острый конец, похоже, использовался также в качестве шомпола для заталкивания в ствол пули, пороха и пыжа. Сами пороховые заряды висели на поясах и перевязях специальными свертками. Пули и пыжи покоились в кожаных мешочках. Из доспехов на воинах были только стеганые куртки да кожаные шапки на твердом каркасе. Из оружия, кроме самопалов, лишь кинжалы. Набитых сушеной травой подушечек на плечо, без которых аркебузиру могло сломать кости отдачей, тоже не было. Гладкий конец хорасанского самопала зажимался под мышкой. Точность стрельбы при этом падала, конечно, зато пороха в ствол можно было набить побольше, что обеспечивало дальность выстрела гораздо большую, чем у летящей стрелы.
Рекруты докатили лестницу до дна ложбины. Дорога в этом месте была сильно разбита, усыпавший ее песок сметен в сторону, обнажая сырую землю. Она жирными комьями висла на ногах, хлюпала под подошвами, а тяжелые колеса лестницы увязали в ней на три вершка. Сколь ни рвали люди жил, сколь ни надрывались надсмотрщики, сколь ни пыжился барабанщик, двигалась не быстрее сонной черепахи.
А как пошла дорога на подъем, стало и вовсе невмоготу. Начальник караула велел раскачивать лестницу, но колеса только глубже вязли в хлябях земных. На помощь прибежали два десятка человек, отряженных от тарана, стали толкать сзади, ухватились за свободные рукояти, но и это не помогло. Тогда пособили легкие пехотинцы – привязали к передку веревки и впряглись, как волжские бурлаки. Мало-помалу лестница двинулась с места, тяжело кренясь на подъеме, норовя вырваться из рук и скатиться назад, передавив везущих.
Наконец удалось вытащить махину на ровное место. Солдаты выпряглись из своей сбруи и побежали вперед. Задние вернулись к своему тарану. Видя, что люди вконец обессилены, командир дал отбой. Рекруты попадали, кто где был. Мулла привалился головой к плечу Афанасия и засопел, размазывая по лицу грязь. Его непривычные к тяжелой работе руки тряслись.
– Что, брат, притомился? – спросил купец.
– Да уж, весьма. Не могли они слонов в эту тяжесть впрячь.
– Видать, слоны для боевых действий нужны, их утомлять да под стрелы подставлять негоже.
– А нас можно, значит?! – запальчиво воскликнул мулла.
– А что жизнь человека? Пшик. Эти помрут, бабы новых нарожают, – ответил Афанасий. – А смотри-ка, мы эту штуку почти до самых укреплений дотолкали. А я и не заметил за тяжестью.
– Да, – согласился мулла. – Я тоже.
– А какие сильные пушки в армии Мелик-ат-туджара, – покачал головой купец. – Смотри, перепахали как все. Ни единой живой души не осталось, – он ткнул пальцем в срытые брустверы, вывороченные корзины с камнями и деревянные башенки в полтора человеческих роста, от которых остались груды обугленных бревен, пахнущие горелым. Тел защитников видно не было – то ли свои унести успели, то ли землей сырой забросало.
– Да, инженеры у него что надо, такие вещи делают. Лифты подъемные для людей и тяжестей, машины для орошения, воду на высоту поднимающие, сады подвесные…
– То-то я смотрю, многое из того, что они придумали, и на военные надобности пошло, – Афанасий мотнул головой на механизм выдвижной лестницы.
– Есть такое, – потемнел лицом мулла. – Все, что хорошее придумает человек, все во зло умудряется приспособить.
К лестнице подошел начальник.
– Что разлеглись? Покатили дальше! – рявкнул он.
– Ну вот тоже, что все время бранится, зачем ругается? Нет, чтоб по-доброму сказать, – пробормотал мулла, с трудом разгибая спину и берясь за рукоять.
Афанасий кивнул, поплевал на натруженные ладони. Барабанщик залез наверх, на свое привычное место и снова начал выводить замысловатый ритм. В такт зашагали ноги рекрутов.
Они прокатили лестницу через разбитые пушками рогатки, коими защитники пытались перегородить проход, и въехали в неширокое ущелье меж двух насыпных стен. Укрепления были гораздо шире, чем казалось с гребня долины. Саженей двадцать в глубину. А насыпи столь высоки, что солнечный свет не попадал в проход, отчего в нем царил сырой мрак.
– Гадко тут, – поежился мулла. – И змей, наверное, много?
– Да уж, неприятное местечко, – согласился Афанасий. – Узкое. И стрелки отстали. А охранители наши босоногие вперед рванули что-то уж слишком резво.
– И правильно, кому ж хочется…
– Тихо, – прервал его Афанасий, которому за скрипом колес послышались странные звуки.
– Что такое? Что услышал?
– Да тихо, говорю! – рявкнул купец.
Командир воинов тоже что-то услышал. Взмахом руки он велел лестнице остановиться. Та замерла как вкопанная. Барабанщик выбил из своего инструмента короткую дробь и тоже затих. Осталось слышно только тяжелое дыхание рекрутов и… Непонятный шорох и скрип. Словно кто-то откапывался из-под земли, ломая крышку гроба.
