К Афанасию подлетел Юсуф, чуть не повис на шее. Затараторил:
– Когти растопырены, глазища горят… Как подскочит, как прыгнет. А ты ее как по морде…
– Погоди, – остановил его Афанасий. – Почему она?
– Так ведь львица, – недоуменно пожал плечами Юсуф. – Гривы нет.
– Да? Ну ладно, – вздохнул Афанасий, несколько разочарованный.
Юсуф понял его настроение, хлопнул по плечу. Телохранитель подскочил, потряс лезвием копья. Афанасий поднял руку, успокаивая разгоряченного воина.
– У львов они, женщины, и дерутся, и охотятся, – разъяснил Юсуф. – И мужьям спуску не дают, если что. Львицу завалить куда почетнее.
– Да? Ну ладно. Все целы?
– Одного точно не досчитались, даже лучше не смотреть, – покачал головой хорасанец. У остальных – ни царапинки. Такого отпора львицы не ожидали, ушли, – Юсуф покосился на огромный, набухший красным кулак Афанасия. – Которые смогли.
– Ну ладно, – повторил он. Давайте собираться, скоро стемнеет совсем. Они ж и вернуться могут.
Несмотря на вялые протесты Юсуфа, телохранители поснимали с шей многочисленные ожерелья. Стряхнув в траву зубы и цветные камешки, сплели несколько веревок в крепкий канат. Им они связали львиные лапы и подвесили зверя на копье. Двое, покряхтывая, взвалили его на плечи и понесли к лесу, а их копья и щиты поделили между собой остатний воин и советник. Тело погибшего оставили, где лежало, на радость стервятникам, кои уже кружили в небе, высматривая добычу.
Рахмет к тому времени совсем отошел от зелья и шагал довольно бодро, о чем-то перешептываясь с братом. Воины пыхтели под весом львиного тела, попеременно меняя друг друга. Афанасий думал о своем и даже не заметил, как они подошли к деревне. Было уже совсем темно.
На главной площади возле пирамиды с черепами горел огонь, специально разожженный поярче. Возле него сидели и найденные Афанасием мореходы, и те, что днем вернулись с работы и охоты. Рядом высились несколько черных гигантов с копьями наперевес. Второй советник, вовремя смекнув, куда ветер дует, распорядился всех освободить и покормить как следует, хотя глаз и не спускать.
Первыми возвращающихся заметили дети, они подбежали и замерли с открытыми ртами, потом запрыгали вокруг, оглашая окрестности звонкими криками, окружили тушу, опасливо трогая пальцами клыки и когти и тут же отдергивая руки. Подоспевшие юноши склоняли головы в уважительном поклоне. Мужчины, вздымая копья, выкрикивали боевые кличи. Добыча льва считалась здесь великим подвигом вне зависимости от способа. И то сказать, львиных черепов на пирамиде купец не заметил.
Когда победители льва вошла на главную площадь, там собралась уже вся деревня, включая грудничков на руках у мамаш и дряхлых старцев.
Они кинулись к советнику, дергая его за мантию и наперебой задавая вопросы, разглядывая мертвого зверя.
Поначалу он отвечал нарочито важно, обстоятельно. Потом оживленней. Что-то показывал, размахивая руками. Похоже, каждый раз приукрашивая рассказ все новыми и новыми подробностями.
Женщины унеслись с площади стайкой болотных уток. Ушли и мужчины, но быстро вернулись, неся палки, из которых тут же принялись сооружать у костра жаровню с вертелом. Появились куски свежего и вяленого мяса и корзины с фруктами. Принесли обмазанный глиной чан из ивовых прутьев, в котором что-то тяжело плескалось при каждом шаге. Все, кто был на площади, при виде чана издали радостный вопль.
В костер подкинули дров, отчего огонь взвился до крыш ближайших хижин. Нанизали на вертел огромные куски мяса.
Несколько служек подбежали к Афанасию, взяли под руки, мягко, но настойчиво подвели к большому камню, усадили, поставили рядом глиняную миску, тарелку, выточенную из спила дерева, блюдо с фруктами, самыми спелыми и сочными на вид. Юсуф шмыгнул следом, пристроился за плечом. Ушлый хорасанец сам себя назначил дьяком, приказчиком и толмачом при новом повелителе.
Жители расселись вокруг костра, следуя одним им ведомому порядку. Доставали ножи, плошки, чашки и другую нехитрую посуду. Виночерпии стали обходить толпу, наливая каждому хмельного из плетеной емкости серебряным половником явно неместного происхождения. После того как у всех в плошках оказалась бурая жидкость, поднесли и Афанасию. Специально для него жидкость налили в хрустальный, на серебряной подставке кубок венецианской работы. Все замерли в ожидании.
– Не пей эту гадость, – зашептал над ухом Юсуф. – Я слышал, они для изготовления его в круг садятся, плоды хлебного дерева пережевывают да сплевывают в общий котел. Потом это все там бродит…
– Отвали. Не порть людям праздник. Да и мне не порть, – осадил его Афанасий, которого задели слова морехода. – Дай душу отвести без помех.
Юсуф пожал плечами, взял с блюда плод и, обтерев его об рубаху, впился зубами в сочную мякоть. Участвовавший в убийстве львицы советник вышел к костру, где лежала туша зверя, встал на нее ногой и провозгласил здравицу в честь Афанасия, понятную и без перевода. Выпили до дна. Афанасий крякнул – пойло было забористое. Виночерпии тут же налили по второй, и другой советник тоже произнес здравицу. Выпили снова. По телу купца стала распространяться приятная истома.
Вновь забили барабаны, отбивая радостный ритм. Из окружающей площадь темноты появилась вереница девушек, одетых лишь в набедренные повязки из травы, но измазанных белой глиной так, что казалось, будто они с ног до головы затянуты в облегающую белую материю. Высоко поднимая колени и отклячивая зады, они пустились в пляс. Все были как на подбор высокие, стройные, с чудесными фигурами. Но даже среди них выделялась своей красотой и грацией дочка бывшего вождя. Только, в отличие от остальных девушек, лицо у нее было грустное. Афанасий вновь почувствовал шевеление в портах.
С другой стороны площади появилась вереница юношей. Тоже измазанных глиной. В руках у них были копья, которыми они совершали угрожающие движения. Девушки согнулись так, что их длинные пальцы касались земли. Иногда они поднимались и взмахивали руками со скрюченными пальцами, как кошки лапами. Видимо, изображали львиц, а юноши – охотников. Ритм барабанов все убыстрялся, движения становились все стремительней. Травяные повязки задирались, обнажая все женские прелести, а с некоторых слетали вовсе. Пот, обильно текший по телам, оставлял в мелу темные дорожки, делая танцоров похожими скорее на полосатых зебр, чем на львиц.
Выпили по третьей. И по четвертой. Один воин принес кузнечные клещи и набор инструментов. С треском вырвал из звериных лап когти, из пасти – клыки, и уселся сверлить в них маленькие дырочки. Закончив, нанизал все это на шнурок и с поклоном повесил Афанасию на шею еще влажное от крови ожерелье.
Купец почувствовал, что у него кружится голова, но опьянение было не тяжелым, наоборот, хотелось вскочить и пуститься в пляс, присоединиться к танцующим у костра. Но он постеснялся своей медвежьей стати. А многие из деревенских не стеснялись, и скоро вся площадь была охвачена диким первобытным танцем, в коем приняли участие даже советники. Только старики и старухи, умудренные жизнью, отойдя подальше, чтоб руки-ноги не отдавили, уплетали за обе щеки мясо.
