Ушли, возможно, на верную погибель…
Боже, спаси и сохрани!!!
Ганна изо всех сил зажмурила глаза и закусила губу – только бы не закричать. Она во всех деталях вспомнила сегодняшнее расставание…
…Они ушли ночью. Пилип выглядел хмурым, но решительным. Больше молчал, потом поцеловал жену на прощание и сказал: «Утром поцелуешь за меня деток. А сама… Молись, Ганнусенька, Господу Богу – так как Его поддержка нам сегодня ой как понадобится!»
Сказал так – и пошел.
И слуги вместе с ним.
На победу – или на смерть.
Но только не на позор, нет!..
Уже в который раз за сегодняшний день Ганна вздохнула.
Не везет им, ой как не везет! По всему выходило, что Карл давно уже должен бы возвратиться в свой Стокгольм, и казаки пошли бы следом. Но упрямец все никак не желал мириться с поражением под Полтавой! Рвался возглавить поход союзного войска турок, крымских татар, поляков и казаков… Возможно, было бы лучше, если бы шведского короля таки пригласили в коалицию – ведь тогда царя Петра ни за что не выпустили бы из окружения. Ганна знала, что и Пилип, и все казаки были против этого, но визирь Балтаджи слушать их не стал.
Вот и отпустил царя Петра на все четыре стороны…
Теперь началось самое досадное: дошло до выполнения условий Прутского договора. Пилип негодует: почему московиты не убираются прочь из Украйны, почему царь Петр не выполняет того что обещал, когда присягал на Святом Писании?! Хитрые московиты на то отвечают: пусть сначала Карл вернется в Стокгольм – только тогда оставим Украйну! Карл же сидит в Бендерах и дальше сидеть собирается, пока не найдет повода вновь с Петром сцепиться. Ну тогда, говорят московиты, и мы из Украйны не уйдем – не хотим, чтобы Карл запросто вошел сюда. Поскольку тогда он быстренько присоединит благодатные украинские земли к будущей своей империи…
А казакам куда деваться?!
Такие вот, оказывается, они горе-победители – без результатов победы!
Беда, беда…
А все потому, что Балтаджи согласился Петра отпустить. Весьма неравнодушны турки к звонкой монете, потому визирь и счел за лучшее получить военную кассу московитов и украшения всех их женщин, которые сопровождали поход. Поговаривают, что якобы даже сама царица Екатерина первой отослала туркам все драгоценности, которые были у нее и ее фрейлин! Чем подала пример другим женщинам. Конечно, царь Петр – ярый враг казаков и всей Украйны. Конечно, царица Екатерина – жена врага, а значит – ее личный враг. Тем не менее, Ганна хорошо понимала эту московитку: ведь и сама без разговоров отдала бы все, только бы спасти возлюбленного своего Пилипа в трудную минуту.
Впрочем, они и без того потеряли практически все, что имели. Живут вот милостью султана в жалкой этой лачуге…
Беда.
Но вопреки всему, жаль ей Екатерину! Почему сама Ганна с детьми находится в Бендерах, почему здесь расположились лагерем изгнанники-казаки вместе со своими семьями, понятно: едва ли кто-либо из них хотел повторения батуринской резни.
А вот зачем Петр потянул за собой в поход Екатерину? Зачем ему подражали другие военачальники? Одно из двух: либо московский царь желал удовлетворять свою мужскую похоть только в объятиях царицы – либо после победы под Полтавой считал следующий поход этаким легкомысленным развлечением, прогулкой с ветерком. Дескать, мы турок, крымчан и казаков голыми руками передавим – вам на радость и забаву! Смотрите, какие мы ловкие воины…
Вот и доигрался.
Горемычная царица Екатерина!..
Вдруг Ганна встрепенулась, невольно схватилась за сердце: откуда-то донеслись сухие одиночные выстрелы. Началось, не иначе… Пилип говорил, что всех верных королю Карлу людей не наберется и трех сотен. А турецкого войска здесь – двадцать тысяч! Летописи рассказывают, что якобы в древнегреческой Спарте был царь Леонид, который с тремя сотнями воинов противостоял многотысячной персидской армии. Спартанцы полегли на поле битвы все до последнего, однако ценой собственных жизней спасли весь союз греческих полисов.
Триста спартанцев…
Интересно, что напишут будущие летописцы о сопротивлении трех сотен шведских драбантов, украинских казаков и поляков многотысячному мусульманскому войску? И напишут ли хоть что-то… Ведь не родину они защищают, а упрямца-короля, который ни за что не желает убираться из Бендер домой. Какой же в этом смысл?!
Геройство? Безусловно!
Верность слову? Разумеется!
Признательность за участие в украинском деле? Да!
А вот смысл…
И главное, Пилип пошел на это без всяких колебаний. Поскольку лучше рисковать собственной головой, чем предать дело всей своей жизни. Так же не колеблясь, рискнул жизнью старшего сына, в свое время оставив Григория в Бахчисарае. Крымский хан Девлет-Гирей требовал гарантий незыблемости казацкого слова, подписав с гетманом Орликом соглашение о совместных действиях по освобождению украинских земель от московитов. И гетман Орлик предоставил любезному хану живую гарантию собственного слова…
Только Бог ведает, какие потоки слез пролила горемычная Ганна! И все втайне, одинокими ночами в подушку, так как днем плакать нельзя – дети увидят, за братца старшенького начнут волноваться. Хорошо, что тот ужас минул без трагических последствий: после подписания Прутского мира Григорий вернулся домой и еще целый месяц восторженным соловушкой разливался о бахчисарайских чудесах, о безграничной доброте пожилого Девлет-Гирея и веселом ханском сыне Каплан-Гирее, с которым они подружились. Лучше всего, что Григорий так и не понял, какой опасности на самом деле подвергался в течение года. Ведь если бы (не дай Бог!) что-то пошло не так, «добрый пожилой» Девлет-Гирей мигом велел бы перерезать ему горло и выставить юную головушку на всеобщее обозрение на центральной площади сказочного города Бахчисарая.
В отличие от сына, Ганна все хорошо понимала. И Пилип также понимал прекрасно, однако и вида не подавал. Только однажды, порывисто поцеловав жену в губы, прошептал: «И что, Ганнусенька моя дорогая, вот надо было плакать за живым сыном, словно за покойником? Ты же знаешь, сердечко мое, я бы не допустил, чтобы с ним случилось что-нибудь плохое». Будто и в самом деле знал, как горько она рыдала жуткими одинокими ночами…
А ведь наверняка знал!
Догадывался.
И сейчас тоже, небось, догадывается.
И все равно пошел оборонять шведского короля!
Ради казацкой чести…
Жив ли ты еще, Пилип?! Кто там и в кого стреляет: ты – или в тебя?
Только бы он в живых остался, Боже, только бы живым вернулся…
За спиной снова скрипнули двери. Вот горе, не сидится с сестрами нашей маленькой Марточке-паняночке.
– Мама, вам лучше уйти отсюда.
Ганна изумленно оглянулась.
И вовсе не Марта стояла на пороге, а их старшенький сын Григорий. Стоял и исподлобья смотрел на мать как-то слишком уж серьезно, даже сурово.
