Испуганы были и лакедемоняне. Однако привыкшие к железной дисциплине спартанцы не бросали оружие и не покидали боевой строй. Глядя на творившийся вокруг хаос, спартанцы лишь теснее прижимались друг к другу, закрываясь щитами от летящего песка. Даже когда огромная трещина с ужасающим гулом разверзлась у них прямо под ногами, разделив отряд Амомфарета надвое, и тогда ни один из спартанцев не обратился в бегство. Воины помогали своим соратникам, провалившимся в расселину, выбраться наверх. Одни из лакедемонян оберегали знамя, другие проявляли заботу о раненых.
Амомфарет, выбежав из тесного круга своих воинов, хохотал, как безумный, и размахивал руками.
— Это Посейдон помогает нам! — кричал он. — Я принес Посейдону жертву в Прасиях. Брат Зевса услышал мою просьбу о помощи! Глядите, как разгневан Посейдон на аргосцев!
Веселье Амомфарета тем не менее не передавалось никому из лакедемонян, которые чувствовали себя букашками под ногами у разъяренного великана и мысленно прощались с жизнью.
Чтобы хоть как-то подбодрить своих людей, Амомфарет велел трубачам непрерывно подавать сигнал победы.
Победный глас боевых спартанских труб вклинился в шум и грохот, издаваемый разбушевавшейся стихией. Местность менялась на глазах. Это было жуткое зрелище. В воздухе висела густая завеса из пыли. Из-за этого было не видно, что сталось с отрядом Леотихида, уцелел ли кто-нибудь.
Вдруг в отдалении пропела боевая труба.
— Ага! Слышали? — радостно закричал Амомфарет, тряся за плечи всех, кто был рядом с ним. — Это Леотихид! Он жив! Ха-ха.
Гул утих так же внезапно, как и пробудился за несколько минут до этого. Колебания почвы прекратились. Улегся ветер.
Мелкая пыль, постепенно оседая, открыла взорам испещренную узкими разломами равнину, покрытую тысячами брошенных щитов, шлемов, мечей и копий. Среди разбросанного оружия лежали тела погибших в сече воинов, аргосцев и лакедемонян. Особенно много бездыханных тел было там, где в самом начале сражения спартанцы потеснили фланговые отряды неприятеля.
Воины Амомфарета и Леотихида с радостными криками устремились навстречу друг другу, объятые ни с чем не сравнимым чувством счастливого избавления от смертельной опасности.
Леотихид не смог удержаться от слез, обнимая Амомфарета.
— Я верил, что боги не оставят нас в беде, — улыбаясь, сказал Амомфарет.
— А я не верил, — признался Леотихид, — но очень рад тому, что ошибся.
Так закончилась эта битва, случившаяся в месяце артемисии по спартанскому календарю, в третий год семьдесят четвертой Олимпиады, по древнему летоисчислению. А по современному исчислению, в 482 году до нашей эры.
Глава шестая
Эллинский союз
Спартанцы, побывавшие в Коринфе на Истмийских играх, по возвращении в Лакедемон рассказывали о том, с каким почетом встречали коринфяне Леотихида, какие дары ему преподносили. Воздали почести Леотихиду и приехавшие в Коринф микеняне, тиринфяне, трезенцы и эпидаврийцы, не единожды пострадавшие в прошлом от воинственных аргосцев.
Но особенно прославил Леотихида Симонид Кеосский, сочинивший стихи в его честь.
Эпиграмму Симонида по просьбе Леотихида коринфяне выбили большими буквами на мраморной плите, которая была установлена на главной площади Коринфа всем на обозрение. Эту мраморную плиту со стихами Симонида Леотихид привез в Спарту и с согласия эфоров установил ее возле герусии. Жители Спарты толпами приходили к зданию совета старейшин, чтобы прочесть и запомнить эту эпиграмму.
Эпиграмма гласила:
Не нужно пускать славословий густые потоки,
Славу желая сынов Лакедемона вспомнить.
Коротко можно сказать: Гиппокефалы!
Там ярый в битве Арес с ликом храброго Леотихида
В прах сокрушил и низверг силу аргосских дружин!
По прошествии нескольких дней чуть ли не каждый мужчина и почти каждая женщина в Лакедемоне знали наизусть эпиграмму Симонида.
Однако среди спартанцев нашелся человек, который остался недоволен этой эпиграммой. Это был Амомфарет.
Едва ознакомившись с творением знаменитого кеосского поэта, Амомфарет сразу устремился к дому своего зятя. При этом на его лице было написано такое озлобление, что все встречные прохожие поспешно уступали ему дорогу. Вспыльчивость Амомфарета, как и его огромная физическая сила, в Спарте была всем хорошо известна.
Леотихида дома не оказалось. Тогда Амомфарет излил переполняющий его гнев на свою дочь. Амомфарет бранил Дамо, называя ее глупой курицей и безмозглой кривлякой, сожалея, что он породнился с таким тщеславным ничтожеством, как Леотихид.
— Ты угождаешь мужу во всем, пресмыкаешься перед ним, как рабыня, а этот мерзавец между тем открыто плюет на меня! — орал на дочь Амомфарет, не давая ей вставить ни слова. — Я оказал честь Леотихиду, сделав его своим зятем, помог ему занять трон Эврипонтидов. А этот собачий сын унизил меня, захапав себе все победные лавры! Ныне мой неблагодарный зять именуется славнейшим храбрецом и победителем аргосцев. А я, истинный победитель, пребываю в забвении, словно мой щит не сверкал при Гиппокефалах, а вот эта рука не разила аргосцев мечом!
Потрясая своей могучей правой рукой, Амомфарет метался по комнатам, круша все вокруг. Если раньше он гордился тем, что его зять живет в роскошном доме с высоким потолком, то теперь вся эта красивая мебель и богатая обстановка бесили Амомфарета. Обида жгла его нестерпимо! Уж лучше бы он сложил голову при Гиппокефалах!
Дамо предложила отцу сесть в кресло, чтобы дождаться Леотихида. Однако Амомфарет в ярости разломал кресло на части. Увидевшие это рабыни с испуганным визгом разбежались по дальним покоям большого дома.
Дамо принесла отцу вина в красивой серебряной чаше, желая успокоить его этим. Амомфарет выплеснул вино на мозаичный пол, а чашу сдавил в комок своей сильной пятерней.
— Это от меня Леотихиду! — рявкнул он, сунув сплющенную чашу в руки растерянной дочери.
Дамо впервые видела отца в таком гневе.
Уже покинув дом своего зятя, Амомфарет столкнулся на улице с Менаром, отцом Леотихида. Ослепленный гневом Амомфарет обругал и его, пожелав ему множество несчастий. Менар от изумления открыл рот, выслушав такое из уст человека, которого он глубоко уважал.
Удаляясь по улице, Амомфарет продолжал возмущаться во весь голос. Спартанцы в свое время совершили величайшую ошибку, выкрикивал он, отняв трон Эврипонтидов у Демарата и отдав его негодяю Леотихиду.
Менар поспешил домой к сыну, полагая, что у того произошла крупная ссора с тестем. Не найдя дома Леотихида, Менар обратился за разъяснениями к плачущей Дамо. Однако ничего вразумительного Менар от нее не добился.
Поскольку Амомфарет и Менар являлись сотрапезниками в одном из домов сисситий, объяснение между ними произошло в тот же день во время обеда.
