Я передернулся.
– Я так не говорил!
Он повернулся в мою сторону, красивый и печальный, как отголосок
Серебряного века русской поэзии, от всего облика повеяло грустью.
– Да ладно вам, – проговорил мягким певучим голосом
чтеца стихов. – Мы здесь все свои. Это для электората красивые отмазки, но
себе-то зачем врать? Мы трезво оцениваем возможности российского общества и
выбираем лучший из немногих оставшихся у нас вариантов.
Ректор сказал весомо, как и надлежит говорить руководителю
крупнейшего в России университета:
– Русский язык начал стремительно терять свои позиции с
приходом НТР. А до нее, пока в мире господствовали религия и литература,
русский язык не только великолепно справлялся с ролью великого и могучего, но и
был, возможно, самым лучшим выразителем. Недаром же великий Ломоносов с
восторгом говорил о богатстве и красочности русского языка, а потом так же
восхищенно говорили Пушкин, Тургенев, Толстой, Достоевский… но когда пришла,
повторяю, научно-техническая революция, русский язык ощутил, что это не его
поле, он начал принимать массу английских слов, усваивать, включать в оборот. В
конце концов этих слов стало столько, что русский язык уже наполовину
английский!
Некоторое время пили кофе молча, Уланцев порывался что-то
сказать, но уловил движение ректора, деликатно умолк, а тот заговорил невесело:
– Я вот с вами общаюсь на русском, хотя все употребляем
немало иностранных слов, но вот сын общается на языке, где английских
слов – половина, а внук вообще лопочет почти что на английском, разве что
концовки узнаю русские, всякие там суффиксы. Я слышал, компьютерщики
говорят только на английском! Это правда? Что делать, сами видим, что
бизнесмены и ученые тоже переходят на английский, а русский язык постепенно
остается только за теми носителями языка, что без мата двух слов не свяжут.
Уланцев сказал философски, на то и философ:
– Русский язык уйдет без боя, сперва в низы и деревни, а
потом и вообще… Вон в Индии на родных языках говорят только в деревнях, а
английский язык стал языком просвещенного слоя. То же самое практически в
России уже в среде ученых, компьютерщиков и бизнесменов. Постепенно круг будет
расширяться, пока не останется в изолированных деревнях староверов или
каких-нибудь сект.
– Языки все уходят, – согласился я. – Нет ни
одного из древних языков, уцелевших до наших дней. Мы не знаем даже, как
говорили египтяне, ассирийцы, скифы, гиксосы, хетты – а они когда-то
создавали исполинские государства!.. Остался в документах язык Эллады и гордого
Рима, исчезли все языки Европы, а то, что имеем сейчас… Вон даже
английский – смесь немецкого с французским! Так же и русский войдет в
английский, обогатив его множеством русских слов. Хорошо бы, это были такие
слова, как «спутник», «космонавт», а не «пьянство», «косорукость»…
Глава 2
В кабинет заглянул молодой препод, этого поколения я
уже не знаю, взглянул на меня блестящими от любопытства глазами.
– Всеслав Тихонович, – обратился он к ректору, – в
зале уже собрались… Можно, так сказать, начинать.
– Тогда и начнем, – ответил ректор и взглянул на меня с
вопросительным выражением, – да, Борис Борисович?
– Начнем, – согласился я.
За дверью неподвижно стоят телохранители, еще несколько
человек – вдоль всего пути, по которому мне идти. Компактной группой, где
не нашлось места даже ректору, мы проследовали к сцене и остановились за
кулисами, на этом настоял Терещенко, хотя ректор был очень недоволен, хотелось
посидеть за столом рядом с кандидатом в президенты, который не просто кандидат,
теперь это все понимали, а настоящая историческая личность…
Это я – историческая личность, напомнил я себе. В самом
деле историческая, без дураков. Предыдущие президенты России останутся в памяти
разве что компьютеров, из людей мало кто вспомнит, кто правил Англией во
времена Шекспира, Испанией – во времена Сервантеса и как звали царя во
времена Некрасова или Тургенева. Запоминаются только те, кто круто поворачивает
историю: Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Гитлер, Линкольн, Петр
Первый, Ленин, Мао Цзэдун… запомнится и самый последний президент России, у
которого, кстати, будет самое короткое правление – точно попадет в Книгу
рекордов Гиннесса.
Первым говорил мэр города, рассказал собравшимся обо мне,
как будто те впервые о таком услышали и должны неописуемо изумиться, причем
наговорил такого, что даже Когут и Уланцев начали коситься на меня с удивлением
и даже подозрительностью в глазах. Затем слово ректору, этот наговорил еще
больше лестного, что и понятно: для него важнее всего то, что воссоединение с
остальным цивилизованным человечеством – под которым он понимал, ессно,
Европу и Америку – даст возможность выпускникам его универа применить
полученные знания не только в Урюпинске, но и в крупнейших университетских
центрах Соединенных Штатов, ведь наши студенты, как известно, самые поездатые в
мире.
Я начал терять терпение, но организаторы вечера
ухитрились после ректора выпустить на трибуну еще и молодую и чересчур красивую
девушку, настоящую куколку. От имени студентов заверила, что приветствуют
кандидата в президенты, рискнувшего выступить с такой революционной программой,
в универе идут ожесточенные споры, но, независимо от позиции спорящих, все
соглашаются, что вы, Борис Борисович, великий человек!
Она сошла под аплодисменты, и ректор, как хозяин, наконец
предоставил слово мне. Я быстро прошел до трибуны, Терещенко говорил, что
это самое опасное место, вообще-то лучше преодолевать бегом, пригнувшись, а еще
лучше – кувырками, что вызовет нездоровый интерес студентов, так что уж
проберитесь, Борис Борисович, побыстрее за ящик, а оттуда старайтесь не
высовываться и ни в коем разе не вздумайте выйти и встать рядом, как любите…
Я беззлобно придвинул микрофон ближе и всмотрелся в
зал. Внезапно по телу прошла дрожь, что вообще-то дурь: сколько лет я читал с
этого места лекции?
– Здравствуйте, – сказал я, – племя молодое и, я
не могу сказать, что незнакомое. Очень знакомое! Да, я преподавал здесь много
лет, но мы знакомы по-другому. И знакомы настолько, что я, выполняя не
высказанную и, возможно, еще даже не сформулированную вами волю, составил новую
программу выхода России из суживающегося тупика… с одновременным спасением из
тяжелейшего кризиса всей западной цивилизации!
Все смотрят заинтересованно, еще никто не выкрикнул ничего
оскорбительного, что вообще-то удивительно: студенты, как и любая молодежь,
движимы эмоциями. Разница с подростками с улицы лишь в том, что здесь могут
подобрать клички поостроумнее и злее.
– Не надо забывать, – продолжил я, – и то, что мы,
русские, даже в нынешнем ошметочном состоянии россиян – непредсказуемы.
Предсказуемы обычно простые люди с их обычными желаниями: есть, спать,
трахаться. С такими людьми всегда понятно, как они поступят, потому ими
легко управлять, их поступки легко предсказывать на десятилетия вперед. Даже
на всю жизнь. То же самое – с народами, состоящими из таких простых
человечков.
