– А на границе с Китаем?
– Продолжается переброска американских элитных войск.
Штатовцы верно рассчитали направление удара китайцев, потому боевые части
разворачивают у них на пути. Китайцам до прямого контакта еще полтора часа, но,
думаю, остановятся. Они просто не ожидали, что успеете с американцами
сговориться еще до избрания вас президентом!
Я подумал, решение трудное, сказал медленно, тщательно
формулируя мысль:
– Никаких нот протеста китайцам. Дадим им отступить с
честью. Полагаю, они сейчас, видя, что проиграли, повернут все войска назад.
Дадим им вернуться в Китай…
Горшков переспросил, не веря своим ушам:
– И даже не напомним?
– Даже не напомним, – согласился я. – По крайней
мере, вслух. Разве не достаточно, что об этом будем знать мы и американцы? Да и
другие узнают. Сделаем вид, что ничего не случилось. Это нам зачтется.
Я стискивал кулаки, стараясь делать это незаметно,
напрягал мышцы живота, всячески старался занять себя, иначе выдам дрожанием рук
или блеющим голосом. Если лидеры партий «Россия – наша родина!» или
«Демократический Союз», как и прочие, занимавшие ключевые места в Думе,
присутствовали здесь не раз в качестве гостей, мы же, эрэнисты, видели только
на экранах телевизоров, а оттуда всего не увидишь, не ощутишь эту ауру мощи,
силы, властности, что наполняет этот громадный зал.
Даже не знаю, это ощущение мощи от кремлевских стен? Здесь
же некогда Иван Грозный сделал контрольный выстрел в голову сына, здесь дядюшка
Джо вершил судьбы мира, и вся планета внимала со страхом и смирением… Или же
все-таки от этих людей, что сами по себе вершители судеб куда более развитой
страны, чем в те давние времена?
Палеев стоял рядом и вполголоса называл имена дипломатов,
опуская мелочь, упоминая только глав делегаций, а также наиболее видных
деятелей, прибывших из зарубежья.
– Держись рядом, – предупредил я. – Думаешь, я все
запомню?
– У вас в ухе передатчик, – напомнил он. –
Вам будут подсказывать имена, даты, должности… даже шуточки.
– Шуточки не надо, – отрезал я.
– Почему? Это придает легкость…
– Не до шуточек. Все равно будь под рукой. А то вдруг
передатчик сломается?
– Да не должен, – сказал он уверенно. – Японский!
Я взглянул остро, но его лицо оставалось серьезным.
Даже не понял, что лягнул меня в самое больное место. Раньше говорили:
«Советское – значит, отличное!», теперь же при слове «отечественное»
кривится даже самый записной патриот, а иностранное – любое! –
воспринимается уже как со знаком качества.
Сперва я выделил взглядом военных: по форме и по манере
держаться – все обособленными группками, поглядывают по сторонам
настороженно, набычившись, исподлобья, в то время как дипломаты ходят с
приклеенными широкими доброжелательными улыбками, каждый – само радушие и
чистосердечие.
Как ни странно, дипломаты гораздо подтянутее и спортивнее
военных, те просто растолстевшие бабы в военных мундирах, обвешанных орденами и
украшенных рядами нашивок. Впрочем, это понятно, у дипломатов и прочих
политиков имидж играет едва ли не главную роль, в то время как эти генералы и
маршалы сидят в подземных бункерах, в рукопашную не ходят, прошли времена
дмитриев донских и мининых с пожарскими.
Журналисты расположились под стенами, операторы беспрерывно
снимают, отчего дипломаты улыбаются еще ярче, сверкая белозубыми улыбками, а
военные, попадая под прицел телекамер, пытаются подтянуть животы и хоть как-то
выпрямить горбатые и закостенелые, как панцири черепах, спины.
Правда, есть исключения: военные министры теперь в штатском,
как и дипломаты, и еще многочисленная категория лиц, которые не определяются
вовсе: могут быть как среди репортеров, так и среди официантов, наверняка даже
среди музыкантов, что тихонько играют нечто камерно-классическое. Впрочем,
среди дипломатов тоже каждый третий, если не каждый второй работает на разведку
прямо, а косвенно работают все.
– Свершилось! – сказал я. – Сколько стран,
государств, королевств, империй, сколько некогда великих народов заканчивали
существование в пыли и руинах?.. Но только Россия жила подвижнически и уходит
со сцены не просто красиво, а своим уходом неизмеримо укрепляет весь западный
мир, всю западную цивилизацию.
Я смотрел в нацеленные на меня телекамеры, улыбался,
как учила Юлия, и сам видел за этими объективами весь мир. Никогда мир уже не
будет прежним. В холодноватую и разжиженную кровь европейцев, а
штатовцы – тоже европейцы по большому счету, вольется горячая свежая кровь
русских дикарей, талантливых, беспутных, косоруких умельцев.
Когда я, закончив речь, поблагодарил за оказанное мне
доверие, юпитеры погасли, я снял с лацкана пиджака защелку микрофона, ко мне
подошел Лукошин и крепко пожал руку.
– Большое спасибо, – прогудел он. – Все-таки
сумели довести этот перегруженный транспорт! Я просто не верил, столько мин и
ловушек… Теперь переходим в стаз пенсионеров, начинаем отдыхать?
Я спросил несколько невпопад:
– Кстати, по какой системе в Штатах выбирают президента?
Лукошин хотел было ответить с лету, но задумался о подоплеке
вопроса, взглянул на меня понимающе.
– Какая разница? В той новой стране правила будут
новые.
