Белович долго откашливался, а когда заговорил, голос
вздрагивал:
– Это слишком… понимаете, слишком! Если вы это всерьез, если
будете и дальше высказывать… такое, то я просто настаиваю, чтобы мы собрали
бюро партии.
Лукошин сказал поспешно:
– Разумеется, втайне?
– Да, конечно, – ответил Белович. Он прямо взглянул мне
в глаза. – Если вы, Борис Борисович, решитесь повторить все, что сказано
сейчас.
Я чувствовал, как стены стали дырявыми, сквозь них
пронесся ледяной ветер, пронизал меня до мозга костей. Кровь застыла, я
представил себе, как это: сказать такое вслух членам бюро, старым деятелям
движения, заслуженным ветеранам партии.
Пересиливая страх и неуверенность, я заставил себя кивнуть,
сказал ровным голосом:
– К тому времени я смогу сказать больше.
Они смотрели молча, наконец Дятлов проговорил, все еще
колеблясь:
– Если у вас это, Борис Борисович, не спонтанное нечто, а…
словом, я объявлю экстренный созыв. Во многих партиях уже начинают собирать
плановые, начинается подготовка к выборам. Так что мы, собственно, не слишком
уж и будем выделяться. Вернее, совсем не выделимся.
Но в словах его звучало сильнейшее сомнение, а на лицах
Беловича, Лукошина да и остальных – полная безнадежность. Как ни мала наша
партия, но к ней приковано ревнивое внимание правительства и прессы, и хотя ее
стараются всюду замалчивать, однако такой поворот не просто заметят, о нем
раструбят, подадут как полное и окончательное поражение русских патриотов и
националистов! А обществу представят как предательство верхушки РНИ, дескать,
такие же продажные, как и правительство, как и все партии, нечего их выделять и
считать лучшими, у них такие же раскол, брожения, переход на сторону более
сильного…
– Надо спешить, – ответил я. – Все партии
озабочены только дракой за места в парламенте, никому нет дела до России как
России, и только мы… Эх, будем готовиться.
Они смотрели на меня, не сводя вопрошающих взглядов, я
сглотнул ком и ответил им слабой улыбкой. Лукошин, Бронштейн и, конечно, Дятлов
именно те люди, которым я мог все это выложить. Особенно Белович, он был моим
учеником еще в университете, потом моим аспирантом, защищался у меня, верил мне
безоговорочно, принимал мои идеи, однако не слепо, а всякий раз пропуская через
призму анализа. Просто редкий человек, который руководствовался умом, а не
конъюнктурой, предрассудками, страстями, гороскопами, сиюминутной выгодой,
стремлением сделать карьерку.
Однако на пленуме придется говорить с другими людьми.
И хотя это мои сторонники, а партия у нас сплоченная и, как говорим,
монолитная, однако и для них идея поддержать Америку окажется чересчур
радикальной. Даже – дикой.
Боюсь, кому-то покажется вообще предательской.
Глава 14
Простой народ стремится жить в Центре, что значит – в районе
Садового кольца. Когда-то это считалось престижным, да и сейчас многие по
инерции уверены, что жить в центральной части – шик. Но если в той же
Америке, на которую все время оглядываемся, в центрах всех крупных городов
самая что ни есть беднота и негры, а приличные люди только на окраинах, то и у
нас с некоторого времени начали строить целые районы, ориентированные на
«приличную публику».
Один из таких районов – Южное Бутово. Расположен по ту
сторону МКАД, что для многих вообще уже не Москва, хотя сюда ходит метро.
Многие магазины осуществляют доставку товаров «только в пределах МКАД», так что
я удивился, когда позвонили Белович и Лукошин и попросили о срочной встрече.
– Ладно, – сказал я, – давайте, жду. Только я уже
не на Малой Грузинской, тот адрес вычеркните к такой матери. Придется ехать,
как вы говорите, на край света. Записывайте, как добраться.
Пока едут, зашел в Инет и порылся в гугле и яндексе,
ужаснулся. Теперь, когда обратил наконец-то внимание на эту проблему, понял,
насколько болезнь запущена. Это как с раковым больным, что радуется жизни,
строит планы на далекое будущее, не подозревая, что метастазы уже по всему
телу. И что, как бы ни дергался, не спасет даже операция. Только чуть отсрочит
летальный исход. Как аннексия Китаем и Японией Сибири и Дальнего Востока не
спасет Россию. Увы, я даже не думал, когда брякнул внезапно вроде бы пришедшую
мысль, что на самом деле все куда запущеннее… А я, как и все население России,
размышлял, какие туфли купить: остроносые или тупорылые, на шнурках или на
липучке, а то и на «молнии», строил планы на несколько лет вперед…
Звонок в дверь раздался, когда я еще торчал в Инете.
В прихожей взглянул в глазок, Белович и Лукошин переминаются с ноги на
ногу на площадке. Ехали с разных концов города, но постеснялись тревожить
порознь, один дождался другого.
– Привет, – сказал я, открывая дверь. – Как
справились с входной?
– В подъезде? – фыркнул Белович. – Настежь,
хоть коней воруй.
– А консьержки нет, – добавил Лукошин
злорадно. – Самое время бомбу подкладывать.
Белович засмеялся горько, а что консьержка: дверь открывают
всем, консьержка сидит в глубине каморки и смотрит телевизор или вяжет, бомбы
можно подкладывать хоть прямо ей под кресло. А если не телевизор и не вяжет, то
у нее толпа подруг, чешут языками. Если же не очень старая – там
обязательно попойка.
Оба разулись, как в Японии или при входе в мечеть, я махнул
в сторону кухни.
– Проходите. Там чай, кофе, печенье, орехи. Коньяка не
обещаю.
– А мы с собой привезли! – ответил Лукошин бодро.
– С собой и увезете, – сообщил я. –
У меня и вечер будет непростой. Эх, если бы князь Владимир принял
христианство с мусульманским уклоном… Глеб, ты что, опять пил?
Лукошин в унынии развел руками.
– А что делать? Построил дом, посадил дерево, воспитал
сына… теперь вот пью от отсутствия определенных целей в дальнейшей жизни. Штаты
пошел бы мочить, да не достанешь проклятых.
Белович принюхался к нему, поинтересовался:
– Ты же за рулем. Чо делаешь?
– Я за рулем не пью, – ответил Лукошин
солидно. – Останавливаюсь и выхожу из машины. И пока все не допью, за
руль не сяду.
– А-а-а, ну тогда другое дело. Я тоже так делаю. Пьяным
вообще за руль никогда не сажусь… ну разве только погонять.
На кухне чинно уселись рядышком, я засыпал зерна в кофейный
агрегат, включил. Под мерное жужжание Лукошин поглядывал на экран крохотного
кухонного телевизора, проворчал:
– Что делают, гады, что делают!
Белович сказал раздраженно:
– Да что хотят, то и делают, сволочи.
Лукошин добавил с горечью:
– И никакого укорота им. Как там сказано про злую
тещу?.. не помню, но про тещу, что везде сует нос…
