Я задумался, кивнул.
– Тогда будем опираться не столько на членов нашей партии,
что помешаны на неприязни к Америке, сколько на посторонних людей, которым по
фигу и Америка, и Россия, и все страны мира, а не по фигу только свой карман и
желудок. В давнее время американские политики сделали ставку на этого
человечишку и… выиграли.
Белович морщился, кряхтел, хмурился, наконец сказал с
великой неохотой:
– А вы представляете, на кого тогда придется опираться?
В первую очередь на всю ту дрянь, что всегда стелется под сильного.
Всегда. Они и раньше мечтали стать американцами, да только на хрен американцам
такое дерьмецо?.. Это они называли детей Гарольдами да Роландами, а себя в
Интернете – Генрями или Ричардами, к тому же обязательно в латинской
транскрипции… Им в кайф! Еще и медали будут требовать, мол, мы – первые…
Противно.
Я тоже скривился, но лишь пожал плечами.
– А что делать? Когда ставка на массы, сам понимаешь,
чем прельщать: билетом на концерт Рахманинова или бутылкой водки. Верно, больше
всего сторонников будет среди любителей халявы. Я читал как-то мечтания одного…
там приводится размер пособия на безработного в Штатах, сладкие ахи, мол, я бы
так всю жизнь жил, на фиг мне с таким пособием искать работу… Что меня
разозлило, так это отклики! Ни одна же сволочь не сказала, что пособие хорошо,
но лучше все-таки работать. Хотя бы из-за более высокой зарплаты! Нет, на хрен
нам высокая зарплата, всех денег не загребешь, зато у нас духовность…
Распахнулась дверь, ввалился Лукошин. После вечернего визита
ко мне домой он даже внешне как-то подтянулся, в смысле – слегка подобрал
пузо, даже рубашку сменил и галстук повязал, хоть и криво, но все равно
прогресс – Лукошин при галстуке!
Он прислушался к разговору, сказал саркастически:
– Ну да, раскатали губу! Так Штаты и восхотят вас, сопливых
и ленивых, принять в свой чистый и ухоженный мир! Одно дело, когда принимают по
тысяче эмигрантов в год, это переварить можно, но сто сорок миллионов? Мы же
засрем всю страну!
Я поморщился.
– Во-первых, все сто сорок миллионов не ринутся в Америку.
Это раз. Во-вторых, в самой Америке есть те, кто не хотел бы в ней присутствия
русских вообще, и есть те, кто хотел бы их очень. Мы будем ориентироваться на
вторых.
Белович добавил:
– И стараться расширить их круг.
– Да, стараться расширить.
– Так вам и дадут, – сказал Лукошин сварливо. – Да
они удавятся, но не захотят подвинуться. Им все равно, что мусульмане уже в их
собственной Америке вот-вот возьмут верх. И что негров и мексиканцев уже
большинство. Всем кажется, что э т о случится не при их жизни, а после
них – хоть потоп.
Оба смотрели на меня, я вспомнил профессора Олдвуда, что
вынужден заниматься политикой, покачал головой.
– Нет. Не всем так кажется. У нас есть на кого
опереться и в Америке.
– Самое большое сопротивление будет от партии
лодырей, – сказал Белович. Уточнил: – Местных лодырей, тунеядцев,
халявщиков, что предпочитают жить на пособия. Их партия и так все время требует
увеличения пособий, а тут подвалят еще сто сорок миллионов рыл, что не хотят
работать!.. Да местные костьми лягут, но не допустят присоединения России.
Лукошин грустно кривился, но не спорил. Я ощутил
раздражение.
– Почему сто миллионов халявщиков? Мы же не халявщики?.. Это
первое. А второе – западные менеджеры сразу возьмут все производство
и экономику в свои руки. Их послушают, послушают!
– Потому что штатовские? – сварливо поинтересовался
Лукошин.
– И потому, – согласился я, – а еще русскому
человеку всегда нужен барин. Вот приедет барин, барин нас рассудит… Барин
простому человеку нужен, чтобы тот заставлял делать то, что русский и сам бы
хотел делать: бросить пить, по утрам чистить зубы и делать зарядку, хорошо
работать и много зарабатывать, хорошо одеваться, покупать новые квартиры и
хорошие новые машины… Только самому трудно заставить себя, если можно не пойти
на работу, а вместо этого вмазать по банке, но вот если будет приказывать
барин… Барина можно критиковать, над ним посмеиваться, даже ненавидеть его
всеми фибрами, но необходимость барина-немца наши признают еще со времен
Рюрика!
Через два дня я стоял у входа в офис и с радушной улыбкой
наблюдал, как подъезжают одна за другой машины. Пожалуй, мы единственная
партия, у которой даже руководящие члены прибывают на жигулях, волгах,
москвичах, а то и пешочком от ближайшей станции метро. Вон прибыл на
потрепанном москвиче Чуев, руководитель тамбовского отделения РНИ, плотно
сбитый, моложавый, одет с присущим политику консерватизмом, ибо в своем регионе
ориентируется в основном на старшее поколение, зато следом за ним вышел из
мицубиси восьмидесятого года выпуска – как только еще ездит? –
Давыдов, молодой и очень энергичный лидер националистов Орла.
Я сошел по ступенькам, обменялся рукопожатием с
Давыдовым, обнялся с Чуевым.
– Спасибо, что прибыли!
– Но ведь что-то срочное? – спросил Чуев.
– Очень, – заверил я. – Разве я решился бы
созывать всех так внезапно?
Чуев размашисто перекрестился, бросил беглый взгляд по
сторонам, есть ли корреспонденты, что должны запечатлеть его приверженность
именно православной вере, спросил с тревогой:
– Снова какая-то беда?
– Еще нет, – ответил я. – И если мы примем
правильное решение, то беда будет для других партий, а мы соберем победные
фишки.
– Ого, – сказал он. – Располагай мною.
– Ловлю на слове, – сказал я серьезно. – Мне
понадобится каждый голос.
Третьим прибыл Троеградский, сильно постаревший за последние
годы экс-чемпион Советского Союза по лыжам, председатель пермского отделения
РНИ, он не обнимался и не пожимал руку, а звучно хлопнул по моей подставленной
ладони, в его время так было принято обмениваться приветствиями, а мне, как лидеру
партии, нужно знать все стили приветствий, уметь отвечать легко и
непринужденно, таким образом молчаливо входя в этот закрытый клан, ложу,
общество.
Власов и Белович, как мои заместители, стояли чуть выше по
ступенькам, ближе к входу, тоже обнимались, пожимали руки, хлопали по плечам и
спинам, улыбались, отпускали шуточки. В помещении неожиданно бразды в руки
взяла Юлия: вспомнила, что вообще-то училась на имиджмейкера, серьезно
готовилась к этой профессии, так что приняла самое живейшее участие в шоу, как
она называла съезд активистов, привела двух подруг и тоже подключила к работе:
подготовить и украсить зал, привести в порядок буфет, создать атмосферу
праздничности и торжественности одновременно.
Общий съезд у нас проводится обычно в снятом на это время
помещении, но для пленума хватит и той самой большой комнаты в нашем здании.
Делегаты поочередно входили в распахнутые двери, двое молодцев в хороших
костюмах стоят неподвижно, только прощупывают всех взглядами: нет ли при себе
оружия.
