Троеградский бросил на меня пытливый взгляд. Возможно,
заметил мое позеленевшее лицо, наклонился к Уховертову, что-то шепнул. Тот
кивнул и тоже посмотрел на меня внимательно.
Не сдамся, мелькнула злая мысль. И не мечтайте. Я прав,
я вижу, что надвигается, а вы погрязли в мелких драчках, вы – дряговичи с
полянами, семичи с древлянами! Уже нет полян и древлян, даже печенегов и
половцев нет, все в Руси, а потом и в России, сегодня набирает скорость процесс
слияния в еще более крупные структуры! Россия обязательно сольется… но с кем: с
Китаем, Европой, Америкой? К счастью, еще можно успеть выбрать. Провороним
момент – решат без нас. В любом случае будет не слияние, скажем же в
конце концов честно, ну что мы за страусы такие, а поглощение сильным более
слабого! Сейчас уже не только Штаты сильнее нас: крепче стоят на ногах
экономики и военной техники как Европа с Китаем, так и Япония с Индией. Даже
арабские страны и то сильнее. По крайней мере, сильнее духом. Но лучше пусть
наши дети заговорят на английском, чем на китайском…
Так же со стиснутыми челюстями я выслушал и решение бюро
вынести этот вопрос на съезд. Там же решится и кого изберут на пост
руководителя РНИ, то есть на то место, которое сейчас под моей задницей.
Вместе со мной вышли Чуев и Уховертов. Я не был уверен,
что ими движет: сострадание к товарищу по партии, что ошибся, или же стараются
понять, насколько я тверд в своих выводах. То, что не стараются добить
поверженного, уверен, оба достаточно щепетильны в выборе средств политической
борьбы, но все-таки…
Я повернулся к Чуеву, он спросил первым:
– Борис Борисович, что случилось, почему так резко повернули
на сто восемьдесят градусов?
Мимо нас проходили делегаты, прижимаясь к стенам, в старину
коридоры были еще уже, чем сейчас, а перестроить нельзя: историческая ценность.
Некоторые останавливались послушать, создавая толчею еще больше.
– Разве я не объяснил? – ответил я.
– Да, но…
– Я и на ступеньках говорю то же самое, – ответил
я, – что и на пороге. Давайте наконец-то расставим точки над «i».
Я имею в виду в отношении наших претензий к США. Мы их долбаем за бивисов,
за культуру ниже плинтуса, за половую вседозволенность, за политкорректность, что
уже разрешает браки не только однополые, но и с животными, с трупами, бьем за
вмешательство в дела других стран… перечислять можно долго, но…
Уховертов слушал внимательно, ядовито поинтересовался:
– Теперь скажете, зря нападаем?
– Нападаем и критикуем совершенно справедливо. Правда,
никогда не упоминаем то, что делают правильно. Это как бы само собой
разумеется, Америка и должна быть правильной, мудрой и никогда не ошибающейся,
верно? Тем самым мы, сами того не желая, даем Штатам очень высокую оценку. Настолько
высокую, что выше просто уже не бывает! Не так ли?
Некоторые порывались возразить, Чуев остановил их властным
движением, ваше время придет позже, поинтересовался критическим тоном:
– Если претендуют на мировое господство, то и
соответствовать должны мировым критериям, не так ли?
– А если что не так, сразу по рылу?
– Вот именно, – с удовольствием подтвердил Чуев. –
По мохнатому юсовскому рылу.
– Вот-вот, – подхватил Уховертов. – А в
отношении России – дело другое. Ее надо любить и быть ей преданным уже на
том основании, что наша. И неважно, какие глупости или преступления
совершает – наша! За нашесть все простительно. Даже простительно все, если
понимаете разницу.
Лысенко распахнул дверь своего кабинета, он за спиной Чуева,
толпа выходящих делегатов затолкала нас вовнутрь, где Чуев, абсолютно не
обращая внимания, где мы сейчас, да хоть в женском туалете, сказал язвительно:
– Пока еще понимаю. Но вот когда лезете в дебри за бананами…
– За бананами лезут не в дебри!
– А куда?
– На пальму!
– Вам виднее, – сказал Чуев добродушно, – но я
имел в виду, что Борис Борисович повернул очень уж круто. Если бы он был
политиком, то начал бы издалека. В смысле, постепенно снижал бы накал
страстей, что-то в действиях юсовцев находил бы терпимое, человеческое…
Из-за столов редакторской комнаты внимательно следили
Гвоздев, Светлана Омельченко, Крылан. Гвоздев встретился со мной взглядом, в
его глазах я прочел сильнейшее осуждение.
Уховертов подумал, покачал головой.
– Нет, по крайней мере в одном он прав: события нарастают
стремительно. Во всем! И чтобы преуспеть, надо сразу быка за рога. Наш
фюрер поступил правильно… Одно только не понял еще: не слишком ли велик риск?
Борис Борисович, риск не чрезмерен? Не внесет ли такой тактический ход смятение
в ряды?
Я вздохнул, сказал тоскливо:
– Да, я политик, но неужели мы всегда должны вести себя как
политики? А как же чувство справедливости? Разве только ради сиюминутной
выгоды я хочу сближения с Америкой? Неужели рынок заполз в наши души так
глубоко, что все меряем рублем и выгодой? Это не тактика, это стратегия.
Неужели мы не можем поддержать Америку уже потому, что она… права?
Наступило ледяное молчание, Чуев выдохнул:
– Америка? Права?
Крылан, Светлана, из-за дальнего стола пугливо выглядывают
Шургин и Орлов, все смотрят с недоумением, только Гвоздев выпрямился, в глазах
появился стальной блеск, челюсти стиснулись, вздулись тугие желваки. Во взгляде
блеснуло острое, как лезвие обнаженного ножа, я даже не думал, что у
выглядевшего мягким Гвоздева взгляд может быть таким жестким.
Я вздохнул.
– Абсолютно правых на свете нет. Конечно, не считая нас.
Хотя и мы бываем не всегда и не совсем. Так что и Америка… гм… Но в той же
Америке наряду со всей грязью, что хлынула к нам в виде наркомании, гомосеков,
«не будь героем», политкорректности, словом, перечислять можно долго, есть и
то, что выгодно отличает даже от Европы…
– Что?
– Пуританская мораль. Это в Европе гомосеки ходят свободно,
им разрешены браки друг с другом, в Европе наркоманам выдают шприцы и бесплатно
дозы, а в Штатах гомосеков время от времени бьют, их не принимают в армию…
словом, там с ними идет борьба! И если присоединимся, то консервативная
партия получит мощное подкрепление! И вообще белое население вздохнет
свободнее, снова станет большинством. Здесь мы лишь сотрясаем воздух пустыми
лозунгами, спившийся народ нас не слышит, а там…
Чуев сказал скептически:
– А почему вы решили, что спившийся народ кому-то
нужен? Той же Америке?
– Я думал об этом, – признался я. – Все-таки
плюсы перевешивают. Мы – белая раса, способная к наукам, в то время как
негры и латиносы, как вы знаете, только в спорте что-то могут, а с мозгами у
них туго, но главное в том, что мы встанем единой стеной против наступления
азиатов. Я уж не говорю, что несметные богатства недр будут в полном распоряжении
нашего объединенного народа…
