Я сказал затравленно:
– До всероссийского съезда чуть больше месяца. Не знаю…
– А вы верьте, – посоветовал Власов. – Как
тот отважный казак советовал.
– Только и остается, – пробормотал я. – Но
все-таки буду готовиться. Как бы то ни было, а я дам бой. Все мы любим Россию и
все стараемся для нее, только всяк выбирает свою дорогу.
Подошел Шторм, с ним Чуев, эти уезжают завтра, потому не
спешат, я пожал им руки, Шторм спросил с интересом:
– Нет желания отправиться к цыганам? Утопить в разгуле горе?
Власов хохотнул:
– У него сейчас одно желание: забраться в берлогу и
зализывать смертельные раны.
– Смертельные не залижешь, – заметил Шторм.
– А зверь разве понимает?
Чуев окинул меня взглядом с головы до ног:
– Борис Борисович у нас еще тот зверь. И живучий, гад.
Они расхохотались, отправились к машинам. Я не стал
смотреть, как сядут, вошел в здание, у нас уже начали топить, теплый воздух
побежал по лицу и рукам. В коридоре только охранники, Власов и Белович
уехали даже не возвращаясь, остальные аппаратчики заскакивали торопливо в свои
комнаты, только чтобы схватить сумки. Доносились частые хлопки дверей, двор
быстро пустеет.
По такому же опустевшему коридору я двинулся к своему
кабинету, напоминая себе, что сразу надо записать по горячему следу, а то
забуду, осмыслить по свежаку, завтра все будет выглядеть иначе.
Юлия вскинула голову, я удивился:
– Юля, а вы почему здесь?.. И не выходили прощаться!
Разбежались не только делегаты, но и наши активисты. С чувством
выполненного долга. Пора ставить на охрану, и по домам. Рабочий день кончился.
Она взглянула на часы.
– Во-первых, еще полчаса. Во-вторых, по горячим следам
кое-что нужно записать, а то завтра уже потускнеет, забудется…
Я смотрел на нее пристально, обронил:
– Спасибо, Юлия. Вы даже не представляете, какой вы
замечательный работник.
– Правда?
– Я собирался сделать то же самое. А я ведь
замечательный, верно?
Она скупо улыбнулась одними глазами. Открывая дверь
кабинета, я чувствовал ее теплый взгляд на своей спине. У меня по-прежнему
на столе мерцает экран, не выключаю комп, когда ухожу, не люблю ждать, пока
снова загрузится, но, конечно же, оставляю на пароле. А когда набираю,
нависаю над клавой так, чтобы никакая скрытая телекамера, буде установят
противники, не подсмотрела.
Голова гудит, как растревоженный улей, сейчас бы помог
крепкий горячий кофе, но неловко просить Юлию, вообще почему-то неловко
взглянуть ей в глаза. Ладно, перетерплю, что это я как наркоман, не могу без
дозы этой горячей бодрящей жидкости….
Черкашин говорил с трибуны о том, что многие русские
олигархи уже начинают вкладывать наворованные деньги не в западные фирмы, а в
развитие российской экономики. Ерунда это, один-два таких чудака нашлось, но
все равно капитал стремительно убегает из России. Эти «многие русские» вложили
в русские фирмы полтора миллиарда долларов, такое преподносится как успех, но
ежегодно вывозится тридцать миллиардов. И с каждым годом цифра растет.
Капитал вообще не патриотичен. Он всегда перетекает туда,
где лучше условия. Любой капитал, в том числе и людской. Чем больше размышляю
над этой проблемой, тем больше не вижу веских причин, почему мы должны, даже
обязаны удерживать людей в русскости… есть такое слово? Почему? Из-за чего?
Если твердо знаем… или уверены, что при любом выборе, я имею в виду немецкость,
французскость, американскость – эти люди смогут сделать больше. Для себя,
для окружающих, для общества, человечества.
Нет, это херня какая-то, это я заговорил с точки зрения
общечеловека, а настоящий человек все-таки должен сперва о Родине, а
потом – о себе. Просто при данных обстоятельствах, когда сталкиваются
Восток и Запад, наша Родина уже не село близ Урюпинска, а весь Запад. Как в
свое время добром или не совсем добром древлян и дрягву заставили забыть о себе
как о древлянах и дрягве, кнутом или пряником принудили раствориться среди
таких же полян и лесян, защищать объединенную Русь. Тогда еще Киевскую, но
остальные Руси сгинули, а эта уцелела и расширилась, что значит – выбрала
правильную политику.
Всплыла горькая мысль, ее в свое время изрек Чаадаев:
«У нас, что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам
приходится вбивать в головы ударами молотка. Наши воспоминания не идут далее
вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды сами себе… У нас совершенно нет
внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет
старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда».
И в самом деле, подумалось в бессильной злости, Чаадаев
как будто предвидел, что в Россию придет бог весть откуда идея совершенно
чуждого ей социализма, и в России возьмутся с ходу строить то, что долго и
осторожно обсуждалось на Западе, затем после краха строительства коммунизма
начнем строить капитализм по западному образу, тоже начисто забыв про
коммунизм, ибо идея нового капитализма начисто вытеснила все старые ценности…
Что за страна у нас?
Верно сказал Достоевский, что Россия – игра природы, а
не ума. А народ мудро добавил: Россия – это музей комбинаций из трех
пальцев. И вот я в этом музее ломаю голову, в то время как профессионалы,
заседающие в Думе и в правительстве, которые как раз и должны думать о судьбах
страны и мира, озабочены оттеснением ближайшего соперника от кормушки,
стремятся протиснуться ближе «к телу», выдвинуться на выборах, засветиться на
международном уровне, скомпрометировать соперника, почаще мелькать на экране
жвачника, воспользоваться служебным положением, чтобы получить доступ к
денежным потокам олигархов или хотя бы крупных фирм…
Среди новостей на дисплее проплыл постинг, за который
зацепился взгляд. Я посмотрел внимательно, мессага в самом деле
показательная, я внимательно прочел с экрана, потом распечатал текст из-за
важности, снова прочел уже внимательнее. Пятьдесят фермеров из Англии взяли в
аренду четыреста тысяч гектаров земли в Пензенской области. Британская фирма
«Харланд Фармз» подписала с администрацией договор, что британцы появятся в
августе к началу сева озимых. Аренда на сорок девять лет, это стандартная
процедура с долгосрочной арендой, «Харланд Фармз» будет отчислять в областной
бюджет два с половиной процента стоимости земли, а еще два с половиной процента
отдавать крестьянам, у которых якобы арендованы эти земли. «Якобы» потому, что
на самом деле в Пензенской области брошенных земель, которых некому возделывать
из-за демографической ситуации, девятьсот тысяч гектаров.
Листок я положил в папку, покажу своим. И то
удивительно, что все-таки выделили хоть эти четыреста тысяч. Помню дебаты,
когда только возникла та идея. То, что эти земли все равно заросли бурьяном,
никого не колышет, только горестно вздыхают да глазки томно вздымают к небу, а
чтоб кому-то дать – нет, так хорошо быть собакой на сене! А тут даже
землю брошенную дали на время да еще деньги за это дерут – и то едва-едва
набрали нужное количество голосов, чтобы протолкнуть эту идею хотя бы в виде
эксперимента!
