– Хорошо, – согласился я. – На редколлегии и
обсудим. Мне понравилась сама идея. Спасибо, Светик!
Она кисло улыбнулась, предпочитает быть не Светиком, а
Светланой Омельченко, я взялся за ручку двери, но не успел потянуть на себя,
из-за поворота вышли Лукошин и Белович. Лукошин горячится, размахивает руками,
я видел, как морщится аккуратист Белович, отстраняется, стараясь делать это
незаметно, вдруг да Лукошин забрызгает с головы до ног слюной. Белович до
перехода к нам занимался разработкой каких-то систем на молекулярном уровне,
там не погорячишься, наука не терпит суеты и эмоций… Вообще политика вся от
начала и до конца подвержена влиянию человеческих эмоций, далеко не всегда
идущих от коры головного мозга, гораздо чаще – от спинного. Все влияет на
суждения в области политики: воспитание в детстве, окружение дома и на работе,
увиденная толпа кавказцев на улице, повышение или понижение на службе…
Я вздохнул, сам из стаза ученых, люблю ясность, но как
раз политику алгеброй не проверишь. Это чуть ли не единственное, чем занимается
человек, что в такой мере подвержено сиюминутному влиянию, переменчивости.
Каждый из нас занимается политикой, хочет этого или нет. Даже пьяненькие
мужички на детской площадке – занимаются политикой, разница между ними и
лидерами крупных партий лишь в степени влияния. Единственное, что надо
стараться делать всегда, – соблюдать беспристрастность… хотя это и
недостижимо. Достижимо разве что, хоть и крайне трудно, оценивать случившееся
без предвзятости.
Да, повторил я себе, без предвзятости, хотя это очень
трудно. Это в науке правильный результат всегда один, остальные –
неверные. В политике даже честные люди отстаивают ту или иную концепцию,
когда она выдвинута их партией, но яростно набрасываются на нее же, если ее
предлагает противник. И не всегда потому, что «грязные политики», зачастую
те же самые тезисы у противника звучат совсем иначе…
Белович наконец сумел освободиться, улизнул, пустившись по
коридору чуть ли не вприпрыжку, а Лукошин ухватил за рукав проходившего мимо
Володю Гвоздева, верстальщика из команды Лысенко, стал объяснять ему, все так
же размахивая руками и багровея лицом. Гвоздев, просто недалекий малый, хоть и
прекрасный работник, горбился, пугливо поглядывал по сторонам, пытался
отстраниться, но Лукошин держал крепко. Я вспомнил, что во всех партиях, как в
движениях и сектах, самые невежественные – обязательно самые
целеустремленные и фанатичные.
Мне еще предстоит с ними столкнуться на выборах, Лукошин
сформировал большую группу таких же фанатичных сторонников поисков древних
русичей на просторах Малой Азии, в древней Европе и даже по ту сторону океана,
куда, оказывается, еще раньше викингов заплывали русские поморы и создали там
русское государство, по ошибке называемое цивилизацией инков и майя.
– Нет-нет, – сказал я быстро, когда Лукошин обратил
горящий взор в мою сторону, – меня ждет Власов, архисрочное дело-с!
Власов склонился над бумагами, от двери я увидел только
плотные и жесткие, как у лесного волка, но совершенно белые волосы.
Власов – руководитель тоже европейского типа, как и Белович с Бронштейном,
хотя по возрасту старше обоих, вместе взятых, однако сразу видно, что все-таки
европеец в духе а-ля рюс, что значит, евразиец: справа монитор, слева коробка
компьютера, сам же с огромным брюхом теснится между ними с россыпью бумаг, где
поверх дымится ароматным паром вместительная чашка с кофе, коричневые круговые
следы на всех документах, там же телефон, похожий на старинный калькулятор, и
калькулятор, смахивающий на компьютер будущего. Везде разбросаны разноцветные
листочки с нацарапанными указаниями себе не забыть: сделать, позвонить,
принять, напомнить, проверить, сделать к такому-то числу. Эти листочки
приклеены на видных местах, но в хаосе бумаг их не очень-то и заметно.
Кучи карандашей и авторучек, часть выглядывает из
стаканчика, но куда больше раскатилось по столу, прячутся под бумагами, подобно
минам, да и срабатывают как мины, когда Власов торопливо ставит чашку с кофе на
стол и хватает трубку трезвонящего телефона. У него лицо законченного
неудачника, как у Джорджа Вашингтона на долларовой купюре. Однако, как у первого
американского президента, так и у Власова, обманчивое выражение, а проистекает
всего лишь потому, что Власов видит дальше других и за первыми победными шагами
обычно рассматривает массу трудностей, которых еще не заметили соратники.
Он поднял голову, на лице выражение вселенской скорби, как у
ослика Иа. Он настолько похож на Расула Гамзатова, что однажды в книжном
магазине раздавал автографы. Показалось проще отвязаться, чем объяснять, что
не Гамзатов. Впрочем, он повыше Гамзатова, да и брюхо побольше, выпирает так,
что сразу видно – большой начальник, очень большой, вечный номенклатурный
работник…
Кто так сказал бы, не ошибся: Власов всю жизнь состоял в
номенклатуре, начиная еще с комсомольской юности, за долгую жизнь побывал и
директором бани, и начальником главка, руководил леспромхозом в Коми АССР,
ловил рыбу в Тихом океане, отвечал за исход битвы за урожай на Кубани и
создавал на базе укрупненных колхозов совнархозы, а потом, после брежневского
переворота, сам же распускал свой совнархоз и снова восстанавливал колхозы и
совхозы. В то время он уже был на партийной работе. К слову сказать, на
любой работе он справлялся вполне успешно, ни одного срыва, и только нежелание
подлаживаться под вышестоящих не позволило ему вскарабкаться на самые высокие
ступеньки власти.
Сейчас этот семидесятилетний государственный муж у нас в
партии. Его огромный опыт и знание людей служат делу и приносят пользу, но я
еще никогда не видел, чтобы с его лица полностью исчезла эта мировая скорбь.
Даже когда улыбается, видно, что улыбка только сейчас, а вообще-то, ребята, нам
не до смеха, разве не видите?
Он взглянул с подозрением.
– Ты чего такой затравленный? Уже по своему учреждению
передвигаешься перебежками?
– Подсмотрел?
Он хмыкнул с превосходством старого опытного волка над
молодым волчонком.
– А иначе нельзя. Все руководители так начинают. Есть
только два пути: или прятаться от подчиненных, или делать так, чтобы сами
разбегались.
Я пожал ему руку, кивнул на загроможденный стол.
– Зачем тебе факс? Да еще такой допотопный! Столько места
занимает!
Он проворчал уязвленно:
– Да я им пользуюсь же…
– Не позорь движение, – посоветовал я. – Ты бы еще
ямщиков завел! Все давно перешли на емэйлы, электронные подписи,
видеоконференции. Не делай из нас посмешище.
Он скривился.
– Мы по имиджу должны быть консерваторами!
– Почему?
Он сдвинул плечами.
– Не знаю. Но так принято.
– Плюнь, – посоветовал я. – Мало ли что кем-то
когда-то для кого-то принято. Обнови технику. Мы небогатая организация, но выделенка
у нас пашет неплохо. Почему не пользуешься?
