– Ресторан – единственное место, куда мужчина заходит
первым и придерживает дверь для входящей женщины.
– Слава богу! – воскликнул я.
– Остальное совсем уж пустяки, – добавила она.
– А что еще? – спросил я настороженно.
Она взглянула поверх очков, улыбнулась.
– Расслабьтесь, Борис Борисович. Во-первых, это в самом деле
мелочи, во-вторых, вам хорошо бы сперва запомнить то, с чем сталкиваетесь
ежедневно. А манеры в ресторане… скажите, вы часто ходите в ресторан?
Я не имею в виду с женщинами, а с представителями деловых или высших чинов
правительства?
Дом Юлии остался позади, я вырулил на шоссе, решил
прокатиться по Окружной, снять напряжение, перестроился в левый ряд, слева
мелькает бетонный разделительный щит, справа очень редко проносятся автомобили,
мысли все еще крутились вокруг Юлии, все еще никак не растворяется сожаление,
что не зашел к ней, гормональное давление вот-вот разорвет, прокручивал в
памяти сценки в ресторане, вспоминал ее слова, и вдруг мелькнуло в черепе
ослепительное: да ведь она не пригласила меня по одной-единственной причине! Не
хочет, чтобы я расслабился, она же так и сказала, что мне утром надо быть
полностью готовым к работе. А если учесть, какой это будет нелегкий день…
И хотя день в самом деле будет не просто нелегким, а
черт знает каким, настроение слегка улучшилось. Я гнал и гнал по шоссе, а
потом почти с такой же скоростью по своему микрорайону, добрался до гаража,
сонный вахтер едва нащупал кнопку подъемника шлагбаума.
Дома я разделся и бросился в постель с единственной мыслью,
что и хорошо, что не зашел, не испортил вечер, не потерял время, а сейчас вот
насублимируюсь энергией по самые уши…
Глава 3
Рано утром я вошел в здание РНИ, охранники вытянулись и
преданно едят меня взглядами. В коридоре пусто, нет курильщиков, да и пришел я,
судя по всему, первым.
Открыл дверь с табличкой «Секретариат РНИ», в приемной за
столом Юлия деловито печатает десятью пальцами, экран монитора не видно, но
явно не режется в баймы. На стук двери взглянула поверх очков, скупо
улыбнулась.
– Шеф, вы потрясающе выглядите!
– Спасибо, Юлия, – ответил я. – Вашими стараниями.
– В самом деле, Борис Борисович, вы изменились.
Выглядите солиднее, увереннее. От вас исходит ощущение надежности.
– Не обижайтесь, – сказал я, – но не уверен, что
имиджмастика из дурака может сделать умного или хотя бы сделает его похожим на
умного.
– Это вы не обижайтесь, – ответила она
проницательно. – Конечно же, имиджмейкерство может только подчеркнуть
какие-то черточки, но не придумать образ… Так в вас все равно был виден
профессор: молодой, талантливый, яркий, но разве профессорам доверяют судьбы?
Они то бомбу изобретут, то овечку Долли, то озоновую дыру… А сейчас вы тот, кто
знает, как надо. Сейчас по вам видно, что вы из тех, кто не рвет атмосферу на
озоновые дыры, а эти дыры сшивает.
– Вашими бы устами, – вздохнул я.
Подумал запоздало, что эти слова можно истолковать иначе,
сейчас на каждую крылатую фразу, поговорку и просто устоявшийся оборот речи
придумано остряками что-нибудь скабрезное, улыбнулся виновато и открыл ключом
дверь кабинета.
Компьютер включился не сразу, дважды переспросил пароль,
руководителю такой партии с этим приходится быть всегда начеку. Да и вообще я
работаю на внешней юисбишной флешке, а когда подключаюсь к Интернету, флешку
вынимаю и кладу в карман. Это вдобавок к фаерволам и прочим системам защиты от
несанкционированного доступа.
Вспомнил Юлию, ощутил, как губы сами расползаются в улыбке,
и неважно, какая она у меня сейчас из восемнадцати видов: верхняя, застенчивая,
фальшивая, широкая, натянутая, шутливая, простая, кривая, вымученная или
какая-то еще там, не запомнил и не собираюсь, и дожать себя не дам, как она
полушутливо-полусерьезно пообещала в ресторане.
Вообще с этим помешательством на имидже народ с ума сходит,
всерьез уверовали, что если над ними поработает некий специалист, даже
Специалист – ох уж это наше преклонение перед специалистами! – то
сразу свалится небывалый успех. То же самое, что золотая рыбка или щука из
проруби. Вот научат, какие костюмы и как носить, какие носки подбирать под цвет
туфель, – и все, карьера в кармане. Высокая и даже высочайшая зарплата
сама придет, а на выборах в Думу, в губернаторы, а то на президентство –
тут же выберут по имиджу.
Только через четверть часа начал подходить народ, а минут
двадцать спустя в дверь постучали, заглянул Белович.
– Борис Борисович, можно?
Я отмахнулся.
– Ты раньше вроде бы впирался без стука.
– Дык то раньше, – возразил он. – А сейчас и
не знаю, чего от вас ожидать! Непредсказуемый вы человек, Борис Борисович.
Боюсь, большинство съезда восхочет видеть во главе партии человека как раз понятного
и предсказуемого.
– Боитесь, – спросил я, – или желаете?
Он вздохнул и уже без приглашения сел по ту сторону стола.
Выглядит усталым, лицо помятое, словно он вчера посидел с отъезжающими на
дорожку в ресторане, хорошо посидел, а потом еще и не распрощался у подъезда с
подхваченной там же дамой, а продолжил очень бурно до утра.
– Боюсь, – выговорил он сокрушенно. – Просто
привык я к вам, умнейший человек, это я в глаза правду-матку, и кроме того…
Он замялся, я подтолкнул:
– Что еще?
– Устал я, – признался он. – Устал от этого
вечного срача, грязи, нежелания работать, неумения вести себя по-людски!
Соседи – животные, на улице – тупое стадо, по жвачнику всех
заманивают куда-то халявой… Как можно? Халявы надо стыдиться, халява – это
позор, как такое можно вслух… За такое вообще надо изгонять из человеческого
общества! Словом, захотелось хоть остаток дней пожить по-людски.
– Остаток? – переспросил я. – Тебе сколько, что
про остаток?
Говорил я бодро еще и потому, что Белович у нас заметная
фигура, можно сказать, старый партиец, а он поддерживает, это уже что-то, хотя
и не с моих позиций.
– Да они все в остатке, – ответил он уклончиво.
Я сказал с виноватой ноткой:
– Все понятно, Василий. Однако вряд ли вот так сразу выпадет
сладкая жизнь. Во-первых, Америка вовсе не бросится нас благодетельствовать.
Своих негров хватает, работать не хотят, а пособие дай. Во-вторых, нас слишком
много, чтобы Запад сумел накормить. В-третьих, а с чего это вдруг должны
кормить? Только за то, что отдаем несметные богатства, зарытые в земле? Так
скажут резонно: выройте и живите богато!
Он развел руками, улыбка получилась жалкая.
– Но хоть надежда какая-то будет. А так все хуже и
хуже.
