Дятлов покосился на соратника, вздохнул.
– Борис Борисович, а что подвигнуло вас выступить так…
резко? Вот так взять и отдать всю Россию? Ну, шел бы разговор про Дальний
Восток или Сибирь… даже про Дальний Восток и Сибирь вместе…
Троеградский вскинулся, уронил сяке в четырехугольное
коричневое блюдечко с соусом:
– Китаю? Японии?
Дятлов поморщился:
– Нет, Америке, чтобы не захапал Китай. А Россия пусть
в урезанном варианте, но зато – Россия! А на Дальнем Востоке пусть
Америка тягается с Японией и Китаем. Мы же за ее спиной будем спешно или
потихоньку, как получится, наращивать экономическую и военную мощь. Все равно у
нас территории останется больше, чем у всех стран Европы, вместе взятых!
На лице Троеградского проступило сомнение, похоже,
колеблется, неожиданный вариант Дятлова чем-то заинтересовал, как будто
содержит очень опасную для меня ловушку.
Я сказал горячо:
– У нас такие дубленые шкуры? Для политиков стыда не
бывает? Но простые люди – не политики, они стыд почувствуют. Им станет еще
горше жить. Еще быстрее сопьются и вымрут. Нет уж, давайте вести себя достойно.
Никаких урезанных вариантов: принимаем вассальную присягу и становимся под
знамя Америки. Принимаем их законы, обычаи, детей учим американскому варианту
английского языка, а понятие «Россия» оставляем, как…
– Как «Советский Союз»? – подсказал Дятлов коварно.
– Нет, как географическое название, – уточнил я. –
Как-то мне довелось поездить по Туранской возвышенности, я всякий раз вспоминал
красочные описания великих битв Ирана и Турана в эпической «Шах-Наме». Иран,
как теперь видим, в конце концов победил, иранцы и туранцы стали единым
народом, а от великого Турана остались названия рек, гор, озер и великого
плоскогорья. Пройдут сотни и тысячи лет, никакое из нынешних государств не
сохранится, но эту часть суши будут всегда называть, верю, Россией.
Они переглянулись, я видел по их позам, что они напряжены, что
протекающий разговор – лишь предисловие к тому, из-за чего пришли, и вот
сейчас вроде бы готовы, но никак не переступят некую грань….
– Я тоже верю, – подхватил Дятлов. – Что в
Россию надо верить!.. Но я верю, что Россия останется не только как географическое
понятие. Великий русский народ найдет в себе силы…
Официант тенью скользил за нашими спинами, я всякий раз
кивком благодарил, когда он неслышно забирал пустые тарелки и ставил на их
место следующие блюда, Дятлов просто не замечал, а Троеградский морщился, как
аристократ, что вынужден мириться с существованием слуг и вообще низшего
сословия. Юлия смотрела на официанта как на студента, что подрабатывает к
стипендии, постарается дать ему чаевые… хотя нет, расплачиваться должен
мужчина.
Дятлов взглянул на меня вопросительно, я сдвинул плечами.
– Не буду вдаваться в сравнение разных достоинств и
недостатков стран Европы и Америки. Для меня в Штатах есть одно несомненное
достоинство, которое перевешивает все остальное. Как недостатки, так и
сомнительные достоинства.
– Ну-ну, – сказал заинтересованный Дятлов. – Такое
обещающее вступление…
– Штаты – единственная страна, – ответил я, –
которая в самом деле стремится в будущее!..
– А остальные?
– Остальные просто живут. Развиваются, как того требуют
обстоятельства. Надо признать, что Европа давно утратила лидирующее положение в
сфере науки и техники.
– Не забывайте о Японии, вообще об Азии, – предостерег
Троеградский.
Я отмахнулся:
– Эти только берут готовое. Те заводы, что размещают Штаты в
Азии, вовсе не показатель Азии как наукоемкой страны. На самом деле на всю
Японию и всю Азию не приходится ни единой серьезной научно-технической
разработки. Все, что они могут, это модернизировать какой-нибудь чип или
автомобиль, но сами не в состоянии создать ни чипа, ни автомобиля. Это все
Европа и Штаты, а в последнее время только Штаты.
Дятлов напомнил:
– Вы сказали, что некое достоинство Штатов перевешивает все
остальные… Вы имели в виду наукоемкость?
Я кивнул:
– То, к чему она приведет.
– К чему именно?
– К тому, что все проблемы, за что ненавидим Штаты, исчезнут
сами по себе. В постиндустриальном обществе, что уже наступает, не будет ни
России, ни Штатов, ни Европы. Более того, не будет даже людей в привычном нам
понимании. Нет-нет, я не хватил через край! Но, по прогнозам серьезных
специалистов, уже через десяток лет все начнем вживлять себе микрочипы, что
будут постоянно считывать новости из Интернета, будем развиваться быстрее… а
если учесть, что одновременно начнем избавляться от болезней, резко продлевать
жизнь, то в конце концов придем и к бессмертию, и… сами понимаете, наши
национальные проблемы на тесном земном шарике покажутся смешными нам самим.
Троеградский сказал с неудовольствием:
– Если это неизбежно, то зачем барахтаться? Все равно
принесет к тому берегу.
Я покачал головой.
– А я хочу приплыть сам, тем самым приблизить
наступление завтрашнего дня… а он хорош!.. на десяток-другой лет. Да хоть на
год, и то сделаем доброе и нужное дело. Надо ли спасать Россию любой ценой,
если русские сами потеряли стимул к жизни? Если у отдельных существ еще есть
какая-то жажда жить и что-то менять, то у нации как целого нет? Ведь мы –
часть человечества, а значит, должны все-таки в первую очередь думать о том,
что полезно всему организму, а уж потом о всяких отдельных органах.
Вопрос пора поставить иначе: если Россия не желает работать…
Дятлов вскинулся оскорбленно:
– Как это не желает? Да русский народ – самый
трудолюбивый на свете…
Я поморщился, прервал:
– Простите, вы просто не видели, как работают немцы. Или те
же французы. Даже турки, как это нам ни унизительно. Так что не надо, не надо
демагогии и лозунгов!.. Менталитет русского человека таков, что
главное-де – духовность… может быть, мне кто-нибудь и когда-нибудь
объяснит, что это такое?.. А работа – не только не главное, но и
лишнее, унижающее одухотворенного человека, приземляющее возвышенную душу.
Троеградский сказал угрюмо:
– Утрируете, Борис Борисович. Нехорошо.
– Почему? Утрирование лишь подчеркивает, выявляет…
– Не надо это «выявляет». Мы не подростки и не журналисты,
можете оперировать понятиями без разукрашивания.
– Но вы согласны, что из всех народов, которые не любят
работу, русские – самые продвинутые?
Дятлов подумал, сказал кисло:
– Не согласен. В Латинской Америке тоже не очень-то, а
в Африке… исключая Трансвааль…
Я продолжал в режиме наступления:
