– Спасибо, – ответил я. – Если выживем, то
победим.
– Победите, – заявил он, но в его словах было больше
надежды, чем веры. – Будущее за вами, а не за вашими противниками!
Будущее может и запаздывать, подумал я невесело. Вон дело
Галилея суд недавно пересмотрел и на этот раз счел его невиновным.
Политик не может быть честным. Либо обманывает народ для его
же блага, как врач, скрывающий диагноз, либо лжет в собственных интересах,
карабкаясь по лестнице политической карьеры. Похоже, я – единственный в
мире политик, который в самом деле настолько честен, что самому как-то не по
себе. Даже начинаю присматриваться к отражению в зеркале, не дурак ли?
Почему-то считается, что только дураки – честные. Или же честные –
дураки.
Но я в самом деле намереваюсь всобачить Россию в западный
мир, а для этого ей надо перестать быть Россией, иначе не получится. Лучше
всего воткнуть ее в ту часть западного мира, что все еще не утеряла
пассионарности, все еще не загнила, все еще живет и надеется, работает и
творит…
Если говорить высоким штилем, с политикой всегда идет рука
об руку мораль. Если нет гармонии, то это либо политиканство, либо
диктаторство. Правда, отсутствие диктаторства вовсе не означает демократию, тем
более такую дрянь, как сейчас, когда о морали даже упоминать смешно и неловко.
Я с силой потер ладонями лицо, хотел встать, тело ноет
от неподвижности, но заставил себя снова посмотреть в экран. Япония слишком
близка к Дальнему Востоку, слишком… Куда ближе, чем большинство русских городов
к Москве. Вот на этих двух японских островах, превращенных в военные базы, по
двести сорок истребителей, это вообще не острова в нашем понимании, а
выступающие из моря каменные плиты, когда-то монолитные, а сейчас изрытые
норами, превращенные в такие убежища, что и атомные бомбы не в состоянии будут
взломать их защиту. Там, на глубине, огромные хранилища горючего…
Дверь бесшумно отворилась, крадучись подобно асассину, вошел
Белович. Я видел его краем глаза, но не поднимал головы, даже когда он
остановился перед столом. Тогда он так же тихохонько обогнул стол и заглянул
через мое плечо.
Пару минут мы просматривали данные вместе, наконец он
хмыкнул, я поднял голову. Глаза Беловича странно мерцают, похоже, у нас
промелькнула одна и та же мысль.
– А ведь у них нет своей нефти, – сказал он и
подчеркнул еще раз, – ни капли!
– Да, – буркнул я.
– Но, судя по данным биржевых аналитиков, зачем-то накопили
такие запасы!.. Действительно, зачем, если бесперебойно поступает нефть из
стран Персидского залива, из Венесуэлы, даже из России? Похоже, в самом деле
никогда не забывали, что однажды уже владели Дальним Востоком.
Я сказал устало:
– Ты еще вспомни, что сожгли в паровозной топке Сергея Лазо.
Старые счеты нужно оставить, мы теперь государственные деятели, забыл?
– Но мы выражаем волю народа…
– В задницу народ! В смысле, его волю.
О народе заботимся, но его желания и страсти не должны влиять на
государственных мужей. Мы имеем дело с настоящим и… будущим. Япония держит на
поверхности вершину айсберга, постоянно напоминая, что Курильские острова
принадлежат Японии и что Япония никогда не смирится с их потерей, а сама тайком
готовится к захвату всего Дальнего Востока.
Заглянула Юлия, с укором стрельнула глазами на Беловича,
сказала мне:
– Борис Борисович, там Щукин желает с вами встретиться.
Председатель находкинской ячейки, если помните. Говорит, срочно.
Я посмотрел на Беловича.
– Если он не против, что при нашей встрече будет
присутствовать Белович, то пусть заходит. Если надо наедине, то мы через
четверть часика закончим, и тогда прошу…
Она улыбнулась, включила нам, беспомощным, свет, я
поблагодарил, в самом деле не заметил, что уже темно.
– Он знает, что четверть часика всегда больше, чем четверть
часа.
Щукин вошел быстрой суетливой походкой, все такой же растрепанный
профессор, одет вызывающе небрежно, ему можно, длинные седые волосы, в то же
время лысина отражает свет ярких ламп с такой мощью, что на потолке за ним
двигается широкий ослепительно яркий круг.
Обменялся по дороге рукопожатием с Беловичем, крепко сдавил
пальцы мне.
Я указал на кресло, Щукин опустился быстро, словно
воробей сел, готовый мгновенно вспорхнуть, лицо недовольное, даже злое, как у
большинства русских… черт, что-то я слишком стал замечать, чем русские
отличаются от других народов, видно, уж слишком меня достало это наше свинство
и отсутствие всяких манер. Но если уже меня, русского националиста, достала эта
русскость, то каково людям попроще?
– Борис Борисович, – сказал Щукин без предисловий и
расспросов о здравии и самочувствии, – поздравляю с блистательной победой!
А теперь надо ею воспользоваться правильно!
– Слушаю, – проговорил я настороженно.
Белович присел на подоконник, опираясь одной ногой о пол.
Щукин покосился в его сторону, поморщился, все еще надеялся, что уйдет, выпалил
с напором атакующего танка:
– Сейчас в мире быстро набирают мощь две страны…
– Даже больше, – согласился я. – Если вы о Китае и
Японии, то прибавьте еще Индию. Там тоже готовятся запустить в космос первого
индийского космонавта. А их ударные авианосцы по водоизмещению уже не
уступают штатовским.
Он кивнул.
– Вот-вот. Но Китай и Япония к нам ближе. Они традиционно
враждебны Штатам. Дело не в идеологии, просто каждый мечтает быть единственным
сильным на планете. Потому России нужно все-таки поточнее выбирать в извечном
споре. И пересмотреть направление, которое вы избрали!
Белович хмыкнул, но промолчал, а я сказал с удивлением:
– Семен Семенович, как догадываюсь, вы склоняетесь к
евразийству?
– Я там и был, – огрызнулся он. – Не
замечали?.. Впрочем, до того ли было? Но сейчас наша партия обрела такой вес, о
котором мы и не мечтали. Потому ответственности прибавилось. Мы обязаны мыслить
государственными категориями! А единственный правильный путь, раз уж появилась
возможность выбора, – это путь евразийства. Япония и Китай очень охотно
примут такого союзника, страны ислама будут счастливы, в нашу страну пойдут
инвестиции с Востока, а это очень важно, уже видим, что с Запада их не
дождаться…
Белович одобрительно кивал, все верно, европейцы удавятся за
копейку, ни одного евро не дадут, штатовцы тоже не верят, а вот восточники за
возможность перетянуть в свой лагерь такого могучего союзника могут завалить
нас инвестициями.
Я покачал головой.
– Да, это даст России какую-то передышку. Особенно если заключить
между всеми договор о непересмотре границ, целости и неприкосновенности и тому
подобном. Я уже продумывал и такой вариант. Чтобы новый союз гарантировал
России неприкосновенность ее земель. Но что это даст?
