– Как что? Сильную Россию!
Я помолчал, поинтересовался:
– Каким образом? Если сама Россия этого не хочет?.. Это
курды хотят создания Великого Курдистана, палестинцы – Великой Палестины
или как ее там, баски и чеченцы бьются за свою самобытность, но… русские? Среди
русских не находится даже кучки пассионариев, которые ударили хотя бы палец о
палец ради России! Одна болтовня, одна болтовня… Создать евразийскую
державу – это уже наполовину потерять русскость и стать наполовину
китайцами… ну ладно, пусть не целиком китайцами, хотя мы все знаем, что любое
японское – это хорошо замаскированное китайское, вплоть до алфавита, но
все же Россия станет еще более восточной державой, а это значит –
восточный деспотизм и все прелести Востока… Семен Семенович, я вас очень уважаю
как ученого, чту вашу глубочайшую всестороннюю разработку евразийского пути
России, однако… простите…
Он смотрел набычившись, худое лицо моментально вспыхнуло
жарким румянцем. В глазах зажглись грозные огоньки, разгорелись в пылающие
костры. Белович неслышно переменил ногу, но старался не дышать и вообще делал
вид, что он бесплотный дух отца Гамлета.
– Борис Борисович, – наконец проговорил Щукин высоким
взвинченным голосом. – Вы патриот?
– Увы, – ответил я, – да.
– Почему «увы»?
– Трудно быть патриотом, – объяснил я. –
В России, я имею в виду. Это все равно, что признаться в преступлении. Во
Франции или в Германии можно, в Штатах – можно, в любой стране можно, но в
России – позор. Но я все равно патриот. Вы удовлетворены?
– Не совсем, – ответил он раздраженно. – Сейчас
любой патриот должен понимать, что только союз со странами Востока может
поддержать Россию.
– Для чего? – спросил я. – Костыли нужны для
передвижения, пока раны заживают. Но когда гангрена поднимается от лодыжек до
колен, костыли уж не помогут.
Он наклонил голову, словно намеревался вскочить и с ревом
боднуть меня то ли в стиле регби, то ли в простом бычьем, что с его весом было
бы не совсем уместно.
– Вы намекаете, что правильнее отрезать Дальний Восток и
Сибирь?
– Я говорю открыто, – отрезал я, – что
настолько больному организму поможет только полное переливание крови!
С ударной дозой антибиотиков, антиоксидантов, стимуляторов и всем-всем,
вплоть до прижигания гнойных язв. Короче говоря, наша предвыборная
программа – это не хитрый ход, а действительно та программа, которой наша
партия намерена руководствоваться. Я очень вас уважаю, Семен Семенович, но
самое лучшее, что можно сделать в данной ситуации, это уже сейчас прикинуть,
как устроиться в том новом мире.
Он вскочил, наклонился над столом с такой яростью, что я
невольно отшатнулся. Маленький и щуплый, он ухитрился нависать надо мной, как
гора, и широкий стол сразу показался мне чересчур узким.
– Это предательство! – прогремел он непривычно могучим
низким голосом. – Предательство! Меня предупреждали, но я не поверил!
– Семен Семенович…
– Предатель! – прорычал он. – Но это хорошо, что я
выяснил все лично. Не люблю играть за спиной, так что предупреждаю: я выхожу из
РНИ и начинаю создавать свою партию, партию евразийцев!
Я вздохнул, во рту стало сухо, а в гортани горько.
– Не сомневаюсь, что к вам придут…
– Не сомневайтесь, – прорычал он. – Уже многие
заявили, что хотят создать фракцию евразийцев, но я сказал им, чтобы
заткнулись, пока не переговорю с вами!
Он отшвырнул стул, тот упал на ковер мягко, без стука.
Белович подбежал, подхватил и замер, не зная, что делать, а к столу
приблизиться не решался. Щукин фыркнул и направился к двери. Быстрая семенящая
походка сменилась некой косолапостью, он даже ухитрился с его весом
раскачиваться на ходу, словно борец, выходя на ринг, стараясь напугать
противника.
Когда за ним с треском захлопнулась дверь, я перевел
дыхание, Белович поставил стул на место, воззрился на меня с вопросительным
выражением на скорбном лице. Я молчал, не зная, что сказать. Сказать в
самом деле нечего, Щукин не враг, но то, что делает, хуже, чем если бы работал
на службе ЦРУ и вел у нас подрывную работу. Какие к черту евразийцы, если
мы – христиане, а уже это одно плотно всаживает нас в обойму европейских
народов. Не говоря уже об общей европейской расе, то бишь арийстве, говорим на
языке индоевропейской языковой группы, у нас европейское образование, все у нас
дома по-европейски, а от Азии разве что интерес к восточным единоборствам, но
это во всем мире так, да и вообще у нас вся система ценностей абсолютно европейская,
какой уж тут «особый путь»!
Белович кашлянул, сказал робко:
– Ох, как не люблю эти выяснения! Что будем делать, Борис
Борисович?
– Его надо остановить, – сказал я с неохотой. –
Время игр прошло, впереди серьезные испытания. Нужна консолидация, Василий.
– Такого бычка остановишь, – ответил Белович с
невольным уважением. – Маленький, но злой… Чего-то опасаетесь?
– Опасаюсь?.. Боюсь!
Он хмыкнул.
– Вы?
– Василий, нас передавят поодиночке.
– Кто?
– Китай, Индия, Арабский Халифат… Запад и Восток уже готовы
к серьезному столкновению, а мы со своим устаревшим, не успевшим родиться
евразийством окажемся посредине.
Он засмеялся.
– Разве не точно сказал Блок:
Для вас – века, для нас – единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
– Вот-вот, нас били с двух сторон. И уже так ослабили,
что на этот раз сомнут. И будут драться друг с другом на той территории,
где была Россия. На землях, где когда-то была такая страна, Россия… И был
народ «русские», что-то вроде половцев или печенегов.
Он посерьезнел, сказал другим голосом:
– Я за текучкой что-то пропустил, да?
– Мы все пропустили, – ответил я с невольной
злостью. – Занимаемся политикой в районном масштабе!.. Пусть даже этот
район – вся Россия. Но пришло время смотреть на весь мир в целом.
И не время от времени, а постоянно. Отныне и всегда.
В его глазах мелькнуло сожаление.
– Даже нам? Националистам? Дожили…
Глава 9
Романцев ждал меня в коридоре и, как говорится, руки в боки,
в достаточно уверенной позе, позе готовности к немедленным действиям.
Я вообще-то чуть выше да и тяжелее, но Романцев всегда ухитрялся держаться
увереннее и выглядеть мощнее. Так рыба-еж раздувается втрое при виде опасных
рыб, кот выгибает спину и поднимает шерсть, а Романцев выпячивает грудь и чуть
ли не приподнимается на цыпочки, чтобы выглядеть крупнее и значительнее.
