– Не мы убили Беловича, – напомнил я. – Мы лишь
пришли с возмездием. Мы что, будем суд присяжных созывать? Мы – суд
присяжных!
– Виновен, – донеслось из-за спины безжизненное, я с
трудом узнал голос Лысенко.
– Виновен, – услышал я и голос Лукошина.
Игнатьев все еще не верит, видно по лицу. Меня трясло от
бешенства, я не политик, не приму аксиомы, что надо обязательно, как пауки в
банке: холодно и безжалостно, без эмоций, прицелился Игнатьеву в середину лба.
– Скажешь?
Он покачал головой. В глазах горит ярость, священный
огонь мученичества.
– Россия воспрянет!
– Как китайская провинция?
Выстрел раздался негромкий, просто хлопок, но Игнатьева
отшвырнуло, он упал на спину вместе со стулом. Пуля разворотила переносицу,
кровь потекла густая и неожиданно прекратилась, словно изнутри перекрыли
заслонкой.
Валентин всхлипывал, я перевел пистолет в его сторону, чтобы
черное дуло смотрело прямо между глаз.
– Сперва колени, – сказал ему жестко. – Потом сам
знаешь что… А затем… хотя, может быть, последнюю пулю оставлю в стволе.
Тебе хватит пуль в локтях, коленях и гениталиях.
Он взмолился:
– Погоди, не нужно! Я случайно знаю, что Дятлов сейчас
на даче у Ротмистрова.
За моей спиной тихонько ахнул Лукошин. Я переспросил недоверчиво:
– У Ротмистрова? Сбреши что-нибудь получше.
– Правда, – заговорил он торопливо, глаза не отрывали
взгляд от черного дула пистолета. – Я сам не поверил! Но Вадим звонил
Дятлову, они говорили долго, спорили, ругались, потом помирились.
Я услышал, когда заходил в комнату… Связь хорошая, и я ведь музыкант, у
меня слух! Дятлов сказал, что они с Уховертовым остановились именно у
Ротмистрова. Там их никто не обнаружит, это кооперативный поселок, все друг у
друга на виду, но к Ротмистрову можно пробраться лесом, так что никто из охраны
поселка не заметит!
Я молчал в затруднении, Лукошин проговорил за спиной:
– Слишком невероятно…
Лысенко добавил:
– Если бы этот дурак хотел соврать, придумал бы
поубедительнее. Я ему верю.
– Но проверим, – бросил я. Повернулся к неподвижным
телохранителям. – Возьмем этого с собой. Если соврал, так легко не
отделается, как эти двое.
Его подхватили, вывернув руки, я пошел вперед, за мной
Лукошин и Лысенко, но один из телохранителей, бросив пару слов в воротник,
выскользнул вперед. Две машины у самого подъезда распахнули двери, как только
мы показались на ступеньках. Я с Лукошиным и Лысенко сел в головную,
пленника затолкали в другую, машины тут же сорвались с места.
С нами сел Куйбышенко, лицо каменное, но в запавших
глазах я чувствовал одобрение.
– Вы хорошо держитесь, – сказал он, – однако этого
мало, если собрались ехать на дачу. Я примерно знаю те места, там хорошая
охрана. Подойти, минуя охрану, можно со стороны леса, как сказал этот, так и
запланировано, чтобы принимать гостей, которых не хотят показывать охране, но
там каждый дюйм просматривают телекамеры хозяина.
Притихший Лукошин проблеял робко:
– Ты того, Борис Борисыч… не наше это дело! Пусть этим
ребята занимаются. Ты весь как железный, а мне теперь всю жизнь будут сниться…
Сегодня всю аптечку опустошу.
Я ответить не успел, с другой стороны Лысенко сказал
просяще:
– В самом деле, отвел душу, чего тебе еще? Не
насытился?.. Я тоже, это и мой друг был… но давай все-таки не как
драчливые дети.
Сердце мое все так же било в ребра, однако жар в самом деле
начал остывать. Все мы драчливые дети, в любом возрасте и в любом положении,
только дети позволяют драчливости выплескиваться безудержно, а мы, взрослые,
уже биты жизнью, осторожнее и осмотрительнее, думаем о последствиях, часто сам
организм о них думает, останавливает, предостерегает. Только одних раньше, как
вон Лукошина и Лысенко, других позже, как сейчас меня.
– Да, – ответил я, – да, Глеб, ты прав, и ты,
Дима, прав. Но и Дятлова наказать надо. Не просто наказать, это просто месть,
но убрать его из простой целесообразности. Ведь он, если начал, на этом не
остановится. Действуйте, ребята. Вы сами знаете, что нужно делать и как делать.
Лысенко сказал тихонько:
– Если что, советуйтесь с Борис Борисычем. Он знает, что
делать.
Лукошин тихонько хмыкнул. Я покосился на его лицо,
краска уже вернулась, оживает. Белович хоть и мертв, но отомщен, душа чувствует
какое-то удовлетворение, законченность дела. А вот если бы Игнатьев и его
команда продолжали топтать землю, нас бы это довело по меньшей мере до язвы
желудка.
Часть III
Глава 1
Зима наступала вроде бы всерьез, засыпала улицы снегом так,
что на проезжей части останавливалось движение, а ГАИ обращалась к населению с
просьбой сидеть дома и не выезжать со своим транспортом, но на Новый год, как
часто бывает, все стаяло, пошли дожди, затем ударили морозы, народ калечился на
обледенелых тротуарах, люди натягивали поверх сапог и ботинок шерстяные носки и
так ходили по ледяной корке.
Едва дворники закончили скалывать лед, потеплело, остатки
льда стаяли, запахло весной, на крышах повисли сосульки, началась капель, и тут
снова выпал снег, даванул морозец, снег сыпал и сыпал, за всю зиму столько не
выпадало, сколько за одну неделю февраля.
Мы работали как машины, я с горечью заметил, что и гибель
Беловича потрясла всех нас только в первый день, потом почти забылось, как и
то, что как-то незаметно исчез с нашего горизонта Дятлов, а я все больше начал
полагаться в вопросах охраны и обустройства своего быта на Куйбышенко и
его службу.
На самом деле все верно: что Дятлов, гораздо опаснее
Карельский, Троеградский, Цуриков. Эти в рамках, бомбы не подкладывают и убийц
не подсылают, во всяком случае, пока еще не замечены, зато все трое развили
опасно кипучую деятельность, почти перекрывая мне кислород на будущее.
Карельский отметился даже в международной дипломатии, хотя
вроде бы никакого статуса за ним нет, но сейчас мир таков, что больше смотрят
на реалии, чем на звания. Правда, вся дипломатия Карельского в поездках по
Китаю и Японии, но оттуда сразу потекли денежные потоки в приграничные районы
Дальнего Востока. По всему Приморью появились группы предпринимателей, а
местные власти как один заявили, что не видят повода для беспокойства из-за
наплыва нелегальных иммигрантов из Китая: все работают, ведут себя тихо,
оживилась торговля, появились новые рабочие места.
Мое одиночество в кабинете кончилось, сюда чуть ли не
переселился весь наш оперативный штаб. Да и весь офис гудит, как переполненный
улей перед роением. Появилось множество народу, часть из них патриоты,
принявшие нашу идею, часть бизнесмены и менеджеры Союза промышленников. Кто-то
прислал техников, те протянули оптоволокно, теперь можно в режиме реального
времени переговариваться, не теряя качества изображения на широком экране.
