Я вырубил звук, надо работать, новости уже из ушей
лезут. Лукошин проследил за мной, вздохнул тяжко.
– Ну да, новые места!.. – произнес он с
сарказмом. – Дальневосточники, как и москвичи, сопьются вдрабадан, но не
возьмутся за «грязную» работу, если можно спихнуть на китайцев, корейцев,
вьетнамцев. Откуда при таком отношении новые рабочие места?
– Ему заплатили, – буркнул Лысенко. – Плюс –
те же китайцы дачу построили.
– Теперь не дачи строят, – напомнил Лукошин. – Особняки!
– Да я по привычке, – сказал Лысенко. – Старого
пса новым словесам учить трудно. У него сейчас такой особняк, какого у
Сталина не было. Словом, Карельский помогает китайским группам брать под
контроль районы Сибири и Приморья?
Вопрос был ко мне, я ответил осторожно:
– Да, готовит плацдарм. Проба сил, первые шары. Проверка,
как отреагирует правительство.
– Плацдарм для китайской армии?
– Да, хотя он думает, что это будет ядро его великой
евроазиатской державы.
Лысенко сказал зло:
– Правительству все по хрену, президент в панике, заметался,
ах-ах, не пройдет на второй срок, какой позор! Сейчас только о выборах и
думает. Вся его команда тяжеловесов, малость запоздав, начинает перенацеливать
орудия главного калибра на вас, Борис Борисович!
Лукошин сказал с удовольствием:
– А ведь раньше вас, Борис Борисович, и не замечали!
В самом хвосте политиков вы плелись, уж извините, как курьез какой-нибудь.
Я поморщился, возразил:
– Чему радуешься? Теперь шарахнут! Все, что приписывали
братве из лидирующей группы, присобачат одному мне. Найдутся свидетели, как
спаривался с козой, как принимал участие в сатанинских оргиях, а там и еще один
тайный счет в швейцарском банке отыщут…
Лысенко сказал рассудительно:
– А это смотря сколько на том счету! Может быть, и не
стоит отнекиваться. Признаться, что да, мои деньги. И бросить их на
предвыборную подготовку. Это значит, вам половину, мне почти половину, а
Власову и Лукошину по ломтику.
– А почему тебе половину? – поинтересовался
Лукошин.
– За идею, – пояснил Лысенко хладнокровно. –
Теперь знаешь, сколько умные идеи стоят?
Власов кряхтел, долго смотрел в окно, рискуя получить пулю в
лоб, какой-то снайпер может сослепу решить, что это я выглядываю из-за плотной
шторы, наконец сказал с натугой:
– Борис Борисович, нравится тебе это или нет, но встречаться
с народом придется. Что делать, сейчас эту черную скотинку приучили как за
рубежом, так и у нас не мыслить самостоятельно, а просто-напросто
ориентироваться на впечатление.
Я не слушал, Власов умеет говорить правильно и очень нудно,
я с неприятным чувством вспомнил недавно показанные архивы теледебатов, что
были впервые устроены между кандидатами на пост президента Соединенных Штатов
Ричарда Никсона и Джона Кеннеди. Телевизоры в ту эпоху даже в Америке были не у
всех, многие все еще слушали по радио, и вот все, кто слушал, поняли, что
Никсон говорит умнее, ярче, речи его можно назвать речами дальновидного
политического деятеля, в то время как Кеннеди говорит как неопытный мальчишка,
излишне самоуверенный, недостаточно умный и поверхностный. Однако большинство
уже были с телевизорами и увидели, что Никсон перед объективом скован, потеет,
часто вытирает лицо платком, в камеру смотрит как-то испуганно, в то время как
Кеннеди – орел, смотрит с улыбкой, в кресле развалился по-хозяйски, отвечает
уверенно… и неважно, что он там говорит, кто этих политиков слушает! – но
голос звучит красиво, мужественно, а сам Кеннеди часто улыбается в экран, к
такому сразу чувствуешь расположение…
С предсказаниями результатов потому и случился казус:
все социологи, кто слушал, предсказали победу Никсона, в то время как
смотревшие – Кеннеди. С той поры и начали уделять особое внимание
имиджу, будь это президент, кандидат или соискатель на какую-то должность.
Особенно если планируешь выставить свою кандидатуру на избираемый пост. Народ
не слушает речи: все звучат красиво, но все брешут, каждый избиратель
предпочитает кандидатов увидеть, почему-то кажется, что так с одного взгляда
сразу поймем человека и решим безошибочно, кто сволочь, а кто сволочь поменьше.
Не знают, наивные, плохо в школе учились, что еще в
дочеловеческом мире возникла мимикрия, когда безобидные мушки умело
прикидываются грозными осами. Люди сумели создать целую науку, как с помощью
имиджа таких вот ядовитых пчел замаскировать под трудолюбивых пчелок, которые
только и думают, как неустанно носить мед для своего народа, для ненаглядных
избирателей!
Служба охраны категорически противилась, чтобы я выступил на
митинге прямо на площади. Одно дело – в здании, неважно каком, можно проверить
входящих, пропустить через металлодетекторы, подозрительных взять под особую
опеку, а то и вовсе не пустить, пошла она на хрен, эта демократия с ее
свободами личности, не фиг выглядеть подозрительными личностями и кавказцами,
другое – на площади, когда в толпе десятки тысяч человек, когда так легко
выстрелить по неподвижной цели.
Я возразил:
– Прошли те времена, когда наши могли вот так жертвовать
собой!
– А если шахиды?
– Тех по мордам узнают, – сказал я, но сам ощутил, что
прозвучало не очень убедительно. – Ладно, быть убитым –
профессиональный риск всех президентов. К тому же движение за вхождение в
Америку приняло такой размах, что уже не остановить. Буду я президентом или
нет, но Россия на этот раз и запряглась на диво быстро, теперь попрет и без
меня.
Куйбышенко спросил недоверчиво:
– Вы вправду такой… самоотверженный?
Я развел руками.
– Конечно, общечеловеческая зараза и меня покоррозила, очень
хочется быть живым… но когда такие ставки, то отдельной жизнью можно и, как
говорится, пренебречь. Хотя, конечно, свою почему-то жалко.
Терещенко, мой нынешний начальник охраны, сказал
примирительно:
– Хорошо, трибуну привезем с собой.
Охранники переглянулись, один сказал задумчиво:
– Да, это хоть и мелочь, но все-таки…
– А что за трибуна? – осведомился я. – Если в
универе, где я планирую сделать первое выступление, то там все есть…
– Наша не простая, – сообщил Терещенко, – с виду
обычная, но на самом деле из прочнейших кевларовых листов с титановыми
прокладками. Из гранатомета не пробить, разве что из танка… И размеры хороши,
будете не до пояса, как вы любите, а только голова и плечи. Уверяю вас, это все
равно опасно. Очень.
– Вы мне еще каску или шлем предложите, чтобы посмешищем
был!
– Никто нашу трибуну не отличит от обычной!
