Румянец удовольствия заставил Амаламену засветиться еще больше, хотя я тут же пожалел, что сравнил ее с этими двумя выдающимися женщинами: ведь согласно Плутарху и Павсанию, обе они безвременно умерли бесславной смертью. Но по крайней мере, подумал я, эти женщины прожили жизнь не зря, если о них продолжают помнить и после их смерти, а теперь то же самое сделала и Амаламена.
— Благодарю тебя, Торн, за то, что так галантно разделил со мной свою славу. Но самое главное — Зенон все-таки согласился!
— Он согласился, да. Теперь посмотрим, сдержит ли он свое слово.
— Что? Ты не веришь слову императора?
— Он исавр, а исавры — греки. Ты читала Вергилия, принцесса? «Бойтесь данайцев, дары приносящих…»
— Но… но Зенон приказал составить письменное соглашение. Почему ты не доверяешь ему?
— По трем причинам. Во-первых, меня смущает то, как он в последний раз посмотрел на Рекитаха. Это не был взгляд, которым приказывают хранить молчание. Нет, император словно бы говорил: «Помолчи пока!» Во-вторых, если бы между ними двумя существовал молчаливый сговор, Рекитах должен был вслух продолжить протестовать — чтобы сохранить видимость, — когда Зенон передал нам права его отца, его золото и титул. Но Рекитах туп как пескарь, чтобы догадаться это сделать. И последнее: хотя Зенон предложил твоему брату различные титулы и пост главнокомандующего, он так и не назвал его королем всех остроготов. Вероятно, он все еще приберегает этот почетный титул для Теодориха Страбона.
— Теперь я тоже припоминаю, да, ты прав. — Энтузиазм Амаламены поугас. — Еще… если он вверит нам соглашение… отправит золото…
— Если бы я сам получил это золото прямо сейчас, принцесса, я бы поставил все до последнего нуммуса на то, что верна одна моя догадка. А именно, что pháros вот там — ты видишь, я не оглядывался ни разу, с тех пор как мы покинули дворец, — уже посылает сигнальный дым, сообщая кому-то о том, что сегодня произошло.
Она повернулась в седле, чтобы посмотреть на маяк, и облегченно вздохнула. Я тоже повернулся и увидел, что дым все еще представлял собой ровный столб, он только слегка колебался. Но я не мог ошибиться в своих догадках: просто было еще рано, потому что какой-то человек уже спешил вверх по лестнице и почти наверняка нес сообщение, которое и следовало отправить этим хитроумным способом.
Но у меня не было времени все это обдумывать. Потому что в этот момент Амаламена вдруг крепко зажмурила глаза и сжала губы. Лицо ее мгновенно сделалось белым и даже приобрело зеленоватый оттенок, принцесса покачнулась в седле и вцепилась в его луку. То, что она так внезапно повернулась в седле, должно быть, перевернуло что-то внутри нее. Поэтому я взял поводья ее коня, подтянул его поближе к своему, обхватил рукой покачнувшуюся принцессу и крикнул нашему эскорту, чтобы они ускорили шаг.
В тот же самый момент, оказавшись совсем близко от Амаламены, на свежем воздухе, я уловил исходивший от нее слабый незнакомый запах. Как уже говорилось, я давно познакомился со специфическими женскими запахами и знал, что они обусловлены различным настроением женщин, их эмоциями или легким ежемесячным недомоганием. Но с таким я прежде не сталкивался. Благодаря своему острому обонянию я, возможно, первым, даже раньше самой принцессы, уловил этот запах. Он был не особенно сильным или же отвратительным — как миазмы Даниила Свинопаса, — но оказался таким же всепроникающим и навязчивым, как дым. Он постепенно пропитал всю Амаламену, ее одежду, постель — все, к чему она прикасалась.
Iatrós Алектор впоследствии рассказал мне, что этот запах присущ отнюдь не одним только женщинам. Он появляется у всех, вне зависимости от пола, кто болен смертельным недугом, который прорывается в виде открытых язв. По-гречески это называется brómos musarós: отвратительное зловоние. При этом слово musarós («отвратительное»), является однокоренным с mus, что по-гречески означает «мышь». И это не случайно: запах, исходящий от больного, на самом деле напоминает пахнущее плесенью мышиное гнездо, однако соединяется еще и с другим, острым запахом: так пахнет моча человека, который поел спаржи. Я могу добавить, исходя из своего опыта боевых сражений, что этот запах также отдаленно напоминает гнилостную вонь, исходящую от застарелых загноившихся ран.
Однако я забегаю вперед.
После того как мы вернулись в xenodokheíon, я заботливо снял принцессу с лошади, а Сванильда и несколько других служанок пришли помочь госпоже в ее покоях. Поскольку Амаламена едва ли могла теперь скрывать, что она больна и чувствует себя очень плохо, а также поскольку она была слишком слаба, чтобы протестовать, что я вмешиваюсь не в свои дела, я послал одну из хазарок привести iatrós.
Алектор пришел вместе с grammateús, которого обещал прислать Зенон, худощавым стариком, который представился как Элеон. Я показал ему свободную комнату и велел посидеть там, покуда я не освобожусь. Iatrós занялся принцессой, а я некоторое время взволнованно вышагивал по комнате и наблюдал, как старый Элеон затачивает перья и засовывает их за уши, в свои белоснежные волосы, как он разворачивает листы пергамента и пристраивает чернильницу. При этом он каким-то образом умудрился выплеснуть из нее чернила и испачкать себя и мебель вокруг.
Наконец хмурый Алектор заглянул к нам в комнату и сделал мне знак выйти. Лекарь сказал:
— Больше нет нужды тайком подсыпать принцессе мандрагору. Она будет принимать ее по своей воле. Но теперь этот трупный червь проявился, он жадно и быстро пожирает бедняжку. Ей потребуется все больше и больше этого лекарства. Надеюсь, ты проследишь за этим. Ее служанкам я дал указания, как менять повязки и прочее. Я бы рекомендовал, чтобы за принцессой ухаживали и днем и ночью. Наступит время, и, увы, это произойдет совсем скоро, когда Амаламена больше уже не сможет обслужить себя даже в самых насущных вещах. Поэтому одной служанки будет недостаточно. Понадобятся несколько, и крепких — крепких на желудок, так же как и физически. Я сильно сомневаюсь, что хоть одна из этих хазарских шлюх подойдет.
— Я клянусь, что о принцессе станут заботиться постоянно, — пообещал я. — Но вынужден повторить свой вопрос: неужели совсем больше ничего нельзя сделать?
— Oukh. Увы, я как iatrós бессилен ей помочь. Хотя ты, похоже, уже оказал Амаламене услугу. Для больной женщины в таком тяжелом состоянии принцесса, кажется, пребывает в поразительно безмятежном настроении.
— Ouá… ну… я изо всех сил старался следовать твоим прежним предписаниям, iatrós Алектор. Она действительно совершила сегодня нечто невероятно важное и значимое.
— Хорошо, хорошо. Постарайся почаще напоминать ей об этом. Преувеличивай значимость ее поступка, если необходимо. Сейчас принцессу необходимо всячески подбадривать и поддерживать.
После того как Алектор ушел, я велел grammateús подождать еще немного. Ненадолго заглянув в свои покои, я зашел к Амаламене. Сванильда вежливо покинула комнату, где ее госпожа лежала в постели, и я сказал:
