Но я снова отвлекся, что вызывает законное раздражение вашего преосвященства. Итак, сеньор епископ, я еще раз прошу вашего позволения удалиться. Я пойду к Бью, сяду с ней рядом и буду говорить ей слова любви, ибо хочу, чтобы перед тем, как заснуть сегодня, и перед тем, как заснуть последним сном, она слышала именно эти и только эти слова. Когда же она заснет, я встану, выйду в ночь и буду долго бродить по пустынным улицам.
На этом завершается изустный рассказ — хроника пожилого индейца из племени, обычно именуемого ацтеками. Повествование сие было записано verbatim ab origine
[23] братом Гаспаром де Гайана, братом Торибио Вега де Аранхес, братом Херонимо Муньос и братом Доминго Виллегас-и-Ибарра interpres
[24] Алонсо де Молина. Писано в день Святого Апостола Иакова, июля, 25-го дня, в год 1531-й от Рождества Христова.
Его Священному Императорскому Католическому Величеству, императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю.
Его Всемогущему Непобедимому Величеству из города Мехико, столицы Новой Испании, в день Невинных Младенцев, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцать первый, шлем мы наш нижайший поклон.
IHS
S. С. С. М
Прежде всего мы просим прощения за то, что после нашего предыдущего сообщения прошло столь долгое время, но, как подтвердит капитан Санчес Сантовенья, его курьерская каравелла прибыла сюда с большим опозданием из-за штормов, разыгравшихся вблизи Азорских островов, и, напротив, длительного безветрия в лежащем у экватора Саргассовом море. По этой прискорбной причине мы только сейчас получили письмо Вашего Величества с указанием «выделить хронисту-ацтеку и его жене за услуги, оказанные Короне, удобный дом на подходящем земельном участке и денежное
вспомоществование, достаточное для поддержания достойного существования до конца их дней».
Увы, мы вынуждены с сожалением сообщить вам, государь, что исполнить сие повеление не представляется возможным. Индеец мертв, а его безнадежно больная жена если и жива, то нам неведомо, где она находится.
Поскольку мы ранее уже обращались к Вашему Величеству за указаниями относительно того, как следует поступить с ацтеком по окончании его рассказа, но единственным ответом нам было двусмысленно затянувшееся молчание, то мы, и это в какой-то мере должно послужить нам извинением, осмелились предположить, что Ваше Величество разделяет столь часто высказывавшееся во время проведения нами кампании против ведьм в Наварре суждение о том, что «проглядеть ересь — значит поощрить оную».
После того как в разумный срок нами не было получено никаких указаний либо пожеланий Вашего Величества, мы сочли возможным и оправданным действовать по собственному усмотрению, в связи с чем ацтеку было предъявлено официальное обвинение в ереси, и он предстал перед судом Инквизиции.
Разумеется, получи мы письмо Вашего Величества ранее, оно было бы воспринято нами как высочайшее прощение старому грешнику и все обвинения с него были бы немедленно сняты. Однако рассудите сами, Ваши Величество: не виден ли Перст Божий в том, что ветры Моря-океана задержали вашего курьера?
Смею Вас заверить, что мы никогда не забудем, как наш почитаемый монарх в нашем присутствии клялся в готовности «положить владения, друзей, кровь, жизнь и душу свои ради искоренения ереси». А памятуя сие, мы верим, что Ваше Крестоносное Величество одобрит наше стремление поспешествовать Господу в избавлении мира от еще одного приспешника Врага Рода Человеческого.
Заседание суда Святой Инквизиции состоялось в нашей канцелярии в день св. Мартина. Оно происходило с ведением протокола и соблюдением всех должных формальностей. Кроме нас, Апостолического Инквизитора Вашего Величества, присутствовали также: старший викарий, выступивший в качестве председателя суда, главный альгвазил, он же наш апостолический нотариус, и, разумеется, сам обвиняемый. Процедура заняла всего лишь одно утро, поскольку мы представляли и потерпевшую сторону, и обвинение: единственным свидетелем обвинения являлся сам же обвиняемый, свидетели защиты, отсутствовали, а главным доказательством вины являлась подборка высказываний самого подсудимого, извлеченных из хроник, продиктованных им нашим братьям.
Согласно его собственному признанию, ацтек принял христианство лишь случайно, оказавшись участником обряда массового крещения, совершенного много лет назад отцом Бартоломе де Ольмедо, и сам, будучи завзятым грешником, не отнесся к этому серьезно. Однако это его греховное легкомыслие никоим образом не способно аннулировать Святое Таинство: в тот миг, как отец Бартоломе окропил его святой водой, индеец Микстли (не будем приводить его бесчисленные прочие имена) умер, будучи очищен от прежних грехов, включая грех первородный, и заново возродился невинным в бессмертной душе Хуана Дамаскино.
Однако за годы, прошедшие после его обращения в христианство, названный Хуан Дамаскино совершил великое множество тяжких прегрешений, заключавшихся главным образом в неоднократно допускавшихся в ходе его рассказа (и зафиксированных в так называемой «Истории ацтеков»), когда замаскированных, а когда и открытых, насмешливых, пренебрежительных и кощунственных высказываниях в адрес Святой Церкви и ее Учения. Таким обра зом, Хуан Дамаскино был обвинен, как еретик третьей категории, id est
[25] бывший язычник, который, уже обретя благодать Святого Крещения, вновь отступил от истины и обратился к пороку.
По политическим соображениям мы не включили в обвинительный список некоторые из плотских грехов Хуана Дамаскино, хотя таковые и были совершены им уже после обращения и, по собственному его признанию, без малейшей тени раскаяния. Например, если мы сочтем, что он все-таки состоял в браке (хотя и не в христианском), то противозаконную связь, в которую он, опять же по собственному признанию, вступил с некоей Малинче, следует признать смертным грехом прелюбодеяния. Однако мы сочли неблагоразумным вызывать sub poena
[26] ныне респектабельную и всеми уважаемую донью Марину, вдовствующую сеньору де Харамильо, и подвергать ее допросу. Кроме того, цель Святой Инквизиции состоит не столько в исследовании конкретных проступков обвиняемого, сколько в выявлении его неисправимой склонности к прегрешениям. Исходя из этих соображений, мы не стали предъявлять Хуану Дамаскино обвинение в прелюбодеянии, ограничившись обвинением в lapsi fidei — прегрешениях против Святой Веры, каковые многочисленны и очевидны.
