В армии, на ночном привале, когда из темноты беспрерывно слышался шум, производимый множеством людей, я постоянно чувствовал себя частью некоего единого целого. Но в ту ночь за моей спиной в отблесках костра слышались лишь изредка роняемые слова и приглушенная возня: это рабы оттирали кухонные принадлежности, подбрасывали в костер сухие ветки и подкладывали листья под наши одеяла, да собаки дрались из-за объедков. Передо мною же была непроглядная тьма – без малейшего намека на какую-либо деятельность, на какое-либо вообще присутствие людей. Создавалось впечатление, будто я стою на самой грани обитаемого мира, за которую не ступала нога человека. Ночной ветер донес до меня из непроницаемого мрака, пожалуй, самый наполненный одиночеством звук на свете – далекое, едва различимое завывание койота, такое заунывное и тоскливое, словно он оплакивал невосполнимую утрату.
Мне очень редко, даже когда я оставался совсем один, доводилось чувствовать себя по-настоящему одиноким, но в ту ночь, когда я намеренно, чтобы испытать себя, стоял, повернувшись спиной к теплу, свету и людям, а лицом к непроглядному, равнодушному, пустому мраку, я ощутил полное, беспросветное одиночество.
Потом до меня донеслись наставления Пожирателя Крови:
– Ложись спать раздетым, как дома или на постоялом дворе. Ляжешь в одежде – самому же будет хуже: к утру замерзнешь, а укутаться будет не во что. Ты уж мне поверь.
– А что, если явится ягуар и нам придется от него удирать? – спросил Коцатль с лукавой улыбкой.
– Сынок, – невозмутимо отозвался Пожиратель Крови, – если явится ягуар, ты припустишь со всех ног, не заботясь о том, голый ты или одетый. Только от ягуара не убежишь. Будь уверен: таких вкусных, сочных мальчиков, как ты, ягуары уминают вместе с одеждой. – Тут, похоже, старый солдат заметил, как задрожала нижняя губа Коцатля, потому что, ухмыльнувшись, добавил: – Но не беспокойся. Ни одна кошка не подойдет близко к горящему костру, а я уж прослежу за тем, чтобы он не потух. – Старый воин вздохнул. – Это привычка, оставшаяся после многих походов. Едва огонь слабеет, я сразу просыпаюсь. Так что спите себе и ничего не бойтесь.
Я не испытал особых неудобств от того, что закутался всего в два одеяла, хотя под моей подстилкой на твердую холодную землю была набросана лишь какая-то чахлая поросль. Но ведь даже в своих роскошных дворцовых покоях я весь последний месяц спал на жестоком ложе Коцатля, уступив свою кровать выздоравливающему пареньку. Зато ему, успевшему привыкнуть за последнее время к мягкой, пышной постели, видимо, приходилось нелегко. Во всяком случае, если все прочие, устроившись вокруг костра, вскоре захрапели и засопели, мальчик долго беспокойно ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и тихонько поскуливал, ибо это ему никак не удавалось.
– Коцатль, – шепотом окликнул я его, – тащи сюда свои одеяла.
Обрадовавшись, мальчик бросился ко мне, и мы, объединив свои подстилки, соорудили ложе потолще и помягче. Правда, пока мы оба нагишом возились с постелью, наши тела пробрало ночным холодом, так что нам не оставалось ничего другого, кроме как поскорее нырнуть под одеяла, как в гнездышко, и прижаться друг к другу, чтобы согреться. Мало-помалу наша дрожь улеглась, и Коцатль, пробормотав «спасибо, Микстли», вскоре задышал ровно и мягко.
Мальчик-то заснул, а вот у меня сон напрочь пропал. Согревая мое тело, Коцатль разогрел и мое воображение. В военном походе мне приходилось ночевать бок о бок с другими воинами, но это было совсем другое. Причем совершенно не похожее на ощущение, которое я испытал с женщиной в ночь воинского пира. Нет, более всего это напоминало то, что я переживал со своей сестрой в ту пору, когда мы еще только исследовали и познавали друг друга, когда сама Тцитци своим полудетским телом еще напоминала этого мальчика. Ощущение оказалось столь сильным, что мой тепули, находившийся как раз между моим животом и ягодицами мальчика, зашевелился и начал затвердевать. Я строго напомнил себе, что Коцатль – ребенок вдвое меня моложе. Однако руки мои, похоже, тоже вспомнили Тцитци и, словно сами по себе, стали обшаривать тело, по-детски угловатое, а потому так болезненно походившее на то, другое. Вдобавок и между ног у Коцатля вместо мужского члена находилась манящая впадина. Так и получилось, что в то время, как ягодицы мальчика уютно примостились на моем паху, мой тепули внедрился между складками того, что разительно напоминало закрытую тепили. Возбуждение мое достигло такой точки, что я уже не мог остановиться, хотя и очень надеялся, что смогу кончить, не разбудив Коцатля.
– Микстли? – недоумевающе прошептал спросонья мальчик.
Я остановился, нервно рассмеялся и прошептал:
– Наверное, мне следовало взять с собой рабыню.
Он покачал головой и, сонно пробормотав: «Ну, если я могу быть полезным тебе таким образом...», прижался ко мне вплотную.
Позднее, когда мы оба заснули, прильнув друг к другу, мне приснился волшебный сон о Тцитци: в ту ночь я проделал это дважды – во сне со своей сестрой и наяву с Коцатлем.
Я догадываюсь, почему брат Торибио так резко вскочил и вышел. Ему ведь пора на занятия по катехизису, не так ли?
Так вот, наутро я поневоле призадумался, уж не превратился ли я вдруг после всего случившегося в куилонтли и не будет ли меня теперь тянуть только к мальчикам. Однако это беспокойство продлилось недолго. На следующий вечер мы добрались до селения под названием Тланкуалпикан, где имелся непритязательный постоялый двор. Нас накормили и предоставили нам возможность помыться, но вот отдельная комната для ночлега оказалась только одна.
– Я переночую с рабами, – заявил Пожиратель Крови, – а вы с Коцатлем поделите эту комнатушку.
Лицо мое вспыхнуло: я догадался, что старый воин, должно быть, слышал в предыдущую ночь нашу возню, скрип веток под подстилкой или что-то в этом роде. Однако куачик, увидев мою физиономию, расхохотался:
– Значит, ты имел дело с мальчиком в первый раз, да? А теперь усомнился в своей мужской силе? – Он покачал седой головой и рассмеялся снова: – Позволь мне дать тебе совет, Микстли. Когда тебе действительно потребуется женщина, но ее поблизости не окажется, удовлетворяй свое желание любым доступным способом. Скажу по опыту: частенько жители селений, через которые пролегал путь нашего войска, прятали всех своих женщин поголовно, так что нам приходилось заменять их пленниками. – Его явно забавляло мое изумление. – Да не смотри ты на меня так, Микстли. Я знавал солдат, которые потихоньку совокуплялись с домашними ланями или собаками покрупнее. Один из моих бойцов рассказывал, что как-то раз в стране майя ему довелось позабавиться с пойманной в джунглях самкой тапира.
Я был сконфужен, но, видимо, почувствовал некоторое облегчение, ибо мой друг заключил:
– Радуйся, что у тебя есть маленький спутник, который нравится тебе и вдобавок любит тебя настолько, что не возражает против твоих забав. Будь уверен: едва тебе только встретится привлекательная женщина, ты мигом убедишься, что не превратился в куилонтли.
Это звучало обнадеживающе, но на всякий случай не мешало устроить проверку. Помывшись и пообедав на постоялом дворе, я принялся бродить по двум-трем улочкам Тланкуалпикана, пока не углядел в одном из окон женщину. Подойдя поближе, я увидел, что она улыбается мне. Хотя незнакомку трудно было назвать красавицей, но внешность она имела вовсе не отталкивающую. Пугающих признаков страшной болезни нанауа – сыпи на лице, выпадения волос, язвочек вокруг рта и всего прочего – я не заметил. Кожа в других местах, в чем я убедился очень скоро, тоже была здоровой.
