В присутствии своего господина она не только не позволяла себе томно возлежать на кушетке, но даже не садилась на табурет, а лишь смиренно стояла на коленях у его ног, смущенно потупив взор. Голос девушки звучал как робкий лепет невинного ребенка, так что, не будь мне известна вся ее подноготная, я и сам бы поверил, что передо мною наивное дитя.
– Надеюсь, теперь, в обществе земляка, тебе уже не так скучно и одиноко, как раньше? – спросил ее как-то Несауальпилли.
– Аййо, мой господин, – отозвалась Жадеитовая Куколка и улыбнулась, продемонстрировав трогательные ямочки на щеках. – До чего же я благодарна Микстли. Он все мне показывает, объясняет, что к чему, а вчера даже сводил меня в книгохранилище и прочел несколько величайших стихотворений твоего досточтимого отца.
– Ну и как, тебе понравилось? – поинтересовался юй-тлатоани.
– О да, очень. Но еще больше мне хотелось бы послушать собственные сочинения моего супруга и господина.
Несауальпилли, разумеется, не упустил случая продекламировать несколько своих произведений, хотя с подобающей скромностью и отметил, что гораздо лучше эти стихи звучат в сопровождении барабана. Мне лично больше всего запомнилось стихотворение, воспевающее закат. Его завершали следующие строки:
...Как дивных цветов ярчайший букет
Опускают в вазу из самоцветов,
Так и бог лучезарный скрывает свой свет,
И уходит день, вместе с солнечным светом.
– Какая прелесть! – выдохнула Жадеитовая Куколка. – Но до чего же грустно стало от этих стихов у меня на душе!
– На тебя так действует закат? – удивился правитель.
– Нет, мой господин, просто я подумала о боге солнца. И о богах вообще. Я знаю, что со временем познакомлюсь со всеми богами твоей страны, но пока мне не хватает тех, к кому я привыкла у себя на родине. Что, если я осмелюсь попросить у высокочтимого супруга разрешения поставить в этих покоях несколько особенно дорогих мне статуй?
– Моя дорогая Куколка, – с добродушной снисходительностью промолвил юй-тлатоани, – ты можешь делать все, что угодно, и размещать в своих покоях что вздумается, лишь бы это помогало тебе стать счастливее и справиться с тоской по дому. Я пришлю к тебе Пицкуитля, придворного скульптора, и он изготовит для тебя изваяния тех богов, какие милы твоему нежному сердечку.
В тот раз, покидая покои, Несауальпилли велел мне знаком последовать за ним, что я и сделал, усилием воли заставляя себя не потеть от страха, ибо не сомневался, что меня станут расспрашивать о том, чем занимается Жадеитовая Куколка, когда не посещает книгохранилищ и не наслаждается стихами. Однако, к огромному моему облегчению, Чтимый Глашатай поинтересовался лишь моими собственными делами.
– Не слишком ли обременительно для тебя, Крот, посвящать столько времени юной госпоже, твоей названой сестре? – доброжелательно спросил он.
– Нет, мой господин, – солгал я. – Она весьма разумна в своих требованиях и не посягает на время, предназначенное для моих занятий. Мы беседуем, прогуливаемся по дворцу или бродим по городу только по вечерам.
– Кстати, о беседах, – промолвил правитель. – Хочу попросить тебя приложить некоторые усилия и постараться избавить Жадеитовую Куколку от режущего слух произношения, выдающего в ней уроженку Мешико. Сам ты легко и быстро овладел благородной речью Тескоко, так что будь добр, Кивун, постарайся научить ее выражаться более изысканно.
– Да, мой господин, я постараюсь.
Он продолжил:
– Твой наставник по словесному знанию сказал мне, что и в искусстве письма ты также быстро добился заслуживающих восхищения успехов. Может быть, ты сумеешь выделить время и для того, чтобы применить эти познания на практике?
– Конечно, мой господин! – с жаром заверил я его. – Я обязательно найду на это время.
Так началась моя карьера писца, которой я, замечу, во многом был обязан Ауицотлю, отцу Жадеитовой Куколки. Едва вступив на престол Мешико, он немедленно заявил о себе как о решительном и доблестном правителе, развязав войну против живших на северо-восточном побережье хуаштеков. Чтимый Глашатай лично возглавил объединенное войско мешикатль, аколхуа и текпанеков и менее чем за месяц завершил поход, одержав победу. Воинам досталась большая добыча, а побежденный народ, как было заведено, обложили ежегодной данью. Все трофеи и подати делили между участниками Союза Трех: по две пятых доставалось Теночтитлану и Тескоко, одна пятая – Тлакопану.
В связи с этим Несауальпилли поручил мне расчертить учетную книгу, где бы перечислялось все, что уже поступило и должно было поступить от хуаштеков: бирюза, какао, хлопчатобумажные накидки, юбки и блузы, всевозможные ткани. Кроме этого, следовало также изготовить другие книги, где отмечалось распределение вещей и ценностей по различным складам Тескоко. За это ответственное задание, требовавшее познаний не только в письме, но и в арифметике, я взялся с пылом и рвением, твердо вознамерившись выполнить его как следует.
Однако, как я говорил, Жадеитовая Куколка также нашла применение моим способностям и вскоре снова призвала меня, велев возобновить поиски и зарисовки «красивых мужчин». А заодно не преминула пожаловаться на полную бездарность придворного ваятеля:
– С дозволения моего господина и супруга я заказала эту статую, снабдив присланного им придворного ваятеля, этого старого болвана, подробнейшими указаниями. И взгляни, Выполняй, что он изобразил! Какое уродство!
Я присмотрелся к мужской фигуре, которую вылепили в полный рост из глины и для твердости обожгли. Ни на одного из известных мне богов нашей родины скульптура не походила, хотя мне и показалось, что я уже где-то видел это изображение.
– Считается, будто аколхуа преуспели по части искусств, – с презрением продолжила девушка, – но я вижу, что здешний придворный мастер просто удручающе бездарен в сравнении с куда менее известными художниками, творения которых я видела дома. Если следующая работа Пицкуитля окажется не лучше этой, я пошлю в Теночтитлан за теми безвестными мешикатль, и он будет посрамлен. Так ему и передай!
Я заподозрил, что госпожа попросту изобретает предлог, чтобы вызвать в Тескоко кого-то из своих прежних любовников, но оставил свои подозрения при себе и, как было велено, отправился вниз, в мастерскую придворного ваятеля. Там царил шум: в печах для обжига ревело пламя, стучали молотки, скрежетали резцы учеников и подмастерьев. Чтобы сообщить мастеру о жалобах и угрозах Жадеитовой Куколки, мне пришлось кричать.
– Я сделал все, что мог, – сказал пожилой художник, – но юная госпожа даже не соизволила назвать мне имя избранного ею бога, чтобы я мог взять за образец другие его статуи или рисованные изображения. Вот, посмотри, для работы мне дали лишь это.
И ваятель показал мне рисунок, выполненный мелком на грубой бумаге. Мой собственный рисунок, изображавший Йейак-Нецтлина. Для меня это стало полнейшей неожиданностью. Я не понимал, с чего это Жадеитовой Куколке пришло в голову придать статуе неведомого бога сходство с простым смертным, дворцовым скороходом. Однако я не стал расспрашивать госпожу, поскольку она наверняка ответила бы, что это не мое дело.
