А вскоре после праздников во дворец, как и было запланировано, прибыли Тлатли с Чимальи, и госпожа занялась их обустройством. Она лично проследила за тем, чтобы мастерская художника и скульптора была обеспечена всеми необходимыми инструментами и материалами, и подробно объяснила обоим, чем им предстоит заниматься. Я намеренно не встречал своих земляков и не помогал им обустраиваться на новом месте, а когда через день или два мы случайно столкнулись в дворцовом саду, отделался кратким приветствием. Они что-то смущенно и растерянно пробормотали в ответ.
Потом я встречал обоих довольно часто, поскольку их мастерская была расположена в подвале, как раз под тем крылом дворца, где находились покои Жадеитовой Куколки, но всякий раз ограничивался кивком. К тому времени Чимальи и Тлатли уже успели несколько раз побеседовать со своей покровительницей и энтузиазм их порядком поостыл. Вид у юношей был скорее испуганный; они понимали, что влипли, и с удовольствием посоветовались бы со мной, однако я упорно не шел на сближение.
В ожидании, когда госпожа наконец призовет меня к себе, я готовил один рисунок, намереваясь преподнести его Жадеитовой Куколке. Задача оказалась нелегкой, поскольку требовалось изобразить одного хорошо знакомого мне молодого человека так, чтобы он был похож на себя, но при этом сделать его настолько привлекательным, чтобы перед его красотой было невозможно устоять. Я порвал множество показавшихся мне неудачными набросков, пока не добился наконец удовлетворительного результата, но и после этого потратил еще уйму времени на доработку. Однако получившийся в результате портрет, как я надеялся, должен был пленить юную госпожу. Так оно и вышло.
– Ого, да это просто красавец! – воскликнула она, когда я вручил ей рисунок, а приглядевшись повнимательнее, пробормотала: – Родись этот парень женщиной, быть бы ему Жадеитовой Куколкой. – В устах молодой госпожи то была высшая похвала. – Как его зовут?
– Весельчак.
– Аййо, подходящее имя! Где ты его откопал?
– Пактли – сын и наследник правителя моего родного острова, госпожа. Его отец, владыка Красная Цапля, наместник Шалтокана.
– И, увидев его дома на празднике, ты вспомнил обо мне и сделал зарисовку? Как это мило с твоей стороны, Выполняй. Я почти готова простить тебе долгую отлучку. А теперь отправляйся и привези его мне.
– Боюсь, госпожа, – правдиво ответил я, – что по моей просьбе он не явится. Мы с Пактли не слишком-то любим друг друга. Однако...
– Значит, ты делаешь это не ради его блага, – прервала девушка. – Интересно, с чего это ты решил побеспокоиться обо мне? – Ее бездонные глаза впились в меня с подозрением. – Правда, лично тебе я никогда не делала ничего плохого, но особой любви ко мне ты раньше все равно не испытывал. Откуда вдруг эта неожиданная забота?
– Я стараюсь предвидеть желания и повеления моей госпожи.
Никак не отреагировав на последние слова, Жадеитовая Куколка дернула за веревочку и велела прибежавшей на звон колокольчика служанке немедленно привести Чимальи и Тлатли. Когда оба они, трепеща, предстали перед ее очами, госпожа показала им мой рисунок.
– Вы оба родом с Шалтокана. Вам знаком этот молодой человек?
Тлатли воскликнул:
– Пактли!
А Чимальи сказал:
– Да, госпожа, это господин Весельчак, но...
Я бросил на юношу взгляд, который заставил его заткнуться; наверняка он хотел добавить, что в жизни Весельчак никогда не выглядел столь привлекательно и благородно. Ну а на то, что Жадеитовая Куколка перехватила мой взгляд, мне было наплевать.
– Все ясно, – сказала она так лукаво, как будто уличила меня. – Вы двое можете идти.
Когда мои земляки покинули комнату, юная госпожа продолжила:
– Говоришь, вы друг друга недолюбливаете? Не иначе, тут замешана девушка: полагаю, этот красивый знатный юноша перешел тебе дорогу. Поэтому ты коварно устраиваешь для него свидание, зная, чем все может закончиться.
Бросив выразительный взгляд на сделанные мастером Пицкуитлем изваяния гонца Йейак-Нецтлина и садовника Ксали-Отли, я заговорщически улыбнулся и сказал:
– Мне бы хотелось думать, что я оказываю услугу всем троим: моей госпоже, моему господину Пактли и самому себе.
Жадеитовая Куколка весело рассмеялась.
– Ну, значит, так тому и быть. Я не против, но тебе придется самому устроить, чтобы он прибыл сюда.
– Я взял на себя смелость приготовить письмо – на самой лучшей, выделанной оленьей коже. Там все указано, как обычно: полночь, восточные ворота. Не сомневаюсь, что, если моя госпожа поставит на этом письме свое имя и вложит в него перстень, Пактли прибудет сюда на той же лодке, которая доставит ему послание.
– Ты просто умница, Выполняй! – сказала она и отнесла письмо на низенький столик, где стояли горшочек с краской и камышинка для письма.
Поскольку в Мешико не принято давать девушкам образование, Жадеитовая Куколка, разумеется, не умела ни читать, ни писать, но, будучи особой высокого происхождения, могла по крайней мере изобразить символы своего имени.
– Сейчас пойдешь на причал и отыщешь мой акали. Отдашь послание кормчему и скажешь, чтобы отправлялся на рассвете. Я хочу, чтобы господин Весельчак был здесь уже завтра ночью.
Тлатли и Чимальи, как оказалось, поджидали меня снаружи, в коридоре, желая предостеречь.
– Ты хоть понимаешь, что затеял, Крот? – спросил Тлатли дрожащим голосом.
– Хочешь увидеть, что ждет господина Пактли? – сказал Чимальи чуть более спокойно. – Пойдем, посмотришь.
Я последовал за ними по каменной лестнице. Мастерская была прекрасно оборудована, но поскольку находилась в подвале, и днем и ночью освещалась плошками и факелами, отчего сильно смахивала на темницу. Статуй оказалось несколько, но две из них я мгновенно узнал. Статуя раба по имени Я Обрету Величие была уже вылеплена в полный рост, и Чимальи начал раскрашивать глину специально смешанными красками.
– Ну просто один к одному, – сказал я, не покривив душой. – Госпожа Жадеитовая Куколка наверняка будет довольна.
– Ну, уловить сходство не составило труда, – скромно ответил Тлатли. – Тем паче что я мог работать на основе твоего превосходного рисунка и лепить глину, имея под рукой настоящий череп.
– Но мои наброски черно-белые, – заметил я, – и даже такой мастер, как Пицкуитль, не сумел найти нужные краски. Чимальи, я восхищаюсь твоим талантом.
И вновь я говорил вполне искренне. Изваяния Пицкуитля были раскрашены традиционно: для открытых частей тела неизменно цвета меди, волосы – черные, и так далее.
У Чимальи же оттенки кожи варьировались, как это бывает у живого человека: нос и уши самую малость потемнее, чем остальное лицо, щеки чуть более розовые, даже черные волосы переливались, приобретая каштановый оттенок.
– После обжига в печи цвета сольются и все будет выглядеть еще лучше, – сказал Чимальи. – Взгляни-ка сюда, Крот. – Он обвел меня вокруг статуи раба и показал вытисненный внизу символ сокола – знак Тлатли. А под ним красовался отпечаток кровавой ладони Чимальи.
