Тем временем характер звуков изменился, словно подковки ударяли по металлу, как если бы под сапогами шагающих были постелены металлические листы, и звук шагов нескольких человек отдавался в подземелье пушечными выстрелами. Шаги стихли. Противно заскрипело железо. Кто-то отдраивал люк в подземную камеру.
Знатнов тут же плюхнулся на пол, намотал себе на голову вонючие портянки и затих. Если повезёт, то можно будет вырубить того, кто к нему сейчас надумает спуститься и поменяться с ним местами. Но ведь там шагали несколько человек? Вдруг спустятся все? Всё равно, надо использовать шанс, иначе отсюда уже никогда не выбраться.
На Знатнова вдруг упал свет сильного фонаря. Его явно осматривали.
– Ещё не очухался. Хабибуллин, ты его не мочканул на глушняк?
– Да не, – ответил кто-то, наверное, Хабибуллин. – Он просто в отключке, щас оклемается.
– Вот и слазь туда, прицепи ему к поясу крюк тельфера. А то шеф его видеть желает.
Сверху упала верёвочная лестница и по ней, матерясь на ходу, стал спускаться татарин. Видимо, второй, пришедший с ним, был старше званием, потому как Хабибуллин послушался, хоть и выражал явное неудовольствие вполне недвусмысленно.
Знатнов увидел появившееся на лестнице яловые сапоги, которые никак нельзя было назвать армейскими. У солдат кроме кирзача ничего не бывает. А на этом сапожки были хорошего покроя и весьма дорогостоящие для этих краёв.
«Ничего, – подумал Александр Викторович. – Пусть только спустится. Я ему припомню подлый удар сзади».
Наконец, татарин спрыгнул на дно каменного мешка, повернулся и тут же получил флэш.
[25] От неожиданности, или же от точно нанесённого удара бандит беззвучно рухнул на каменный пол. Знатнов, уже не обращая на него внимания, с быстротою обезьяны кинулся по ступенькам верёвочной лестницы вверх.
Там его заметили, поскольку раздался тот же благозвучный матерок. Только подняться и выскочить из каменного колодца всё же не удалось. Когда до края оставалось всего несколько метров, навстречу Знатнову скинули рукав брандспойта, из которого тут же хлынули клубы слезоточивого газа. Пленник не выдержал, закашлялся, снова потерял сознанье, и всё дальнейшее для него было уже как длинный кошмарный сон.
Его опять связали, подцепили крюком тельфера за ремень брюк и подняли куда-то вверх. Там было посвежее, но Знатнов был ещё слаб. Он так много проглотил газовой отравы, что висел на крюке, словно мешок с человеческим мясом.
Кто-то рядом суетился, слышались чьи-то приказания и топот, но сознание пленника отказывалось адекватно оценить происходящее. Фиксировалось лишь: вокруг живые люди, много живых людей и сбежать не удастся.
Потом из ведра в лицо ему плеснули обжигающей ключевой водой. И ещё. И ещё. Наконец подвешенный дёрнулся, как дождевой червяк на рыболовном крючке, распрямился и снова согнулся пополам.
– Ага, очухался-таки, – услышал он чей-то насмешливый голос.
Знатнов попытался открыть глаза и осмотреться. Вокруг в мутной сумеречной полосе тумана маячили смутные тени людей. Особенное внимание привлекал один из них, потому что в отличие от остальных этот сидел на раскладном походном кресле или стуле, но восседал как цезарь на троне.
– Суньте ему под нос нашатырь, это поможет, – приказал начальник кому-то из подчинённых.
Тут же воздух пронзили летучие запахи острой нашатырной настойки. Знатнов ещё издали учуял ядовитые испарения. Тело его опять непроизвольно дёрнулось, и он окончательно открыл глаза. Но тюремщикам этого было явно мало, и кто-то из них сунул тряпку, густо смоченную нашатырём прямо в нос пленнику, пока тот снова не стал дёргаться.
– Хватит, хватит, Шумахер, – остановил его сидящий на стуле. – Этот старообрядец уже достаточно ожил и сможет выслушать нас, грешных.
«Старообрядец?! Выслушать?! Грешных?! – молнией пронеслось в ожившем и возвратившемся к жизни сознании. – Значит, его приняли за старообрядца! Значит, недаром Быструшкин предупреждал о чужих, давно охотящихся за жителями алтайского и уральского нагорья».
Уже несколько веков чужакам не удавалось проникнуть ни в одно царство, дороги перед ними как-будто исчезали, а тут сам житель одного из заповедных мест тёпленьким попался в руки! Естественно, они никогда не поверят, что Знатнов даже не бывал в гостях у старообрядцев, не знает туда дороги, а если бы и знал, то стоит ли показывать?
Ожившую голову посетила желанная подсказка: из всякого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода. Один из них – протянуть время, постараться узнать, кто же эти чужие, и есть ли у них хоть какая-то родина? А там…
Что будет «там», Знатнов сообразить пока не мог, однако уверенность, что он непременно как-нибудь вывернется, прочно поселилась в голове.
– Эй ты, – обратился сидящий в кресле к пленнику, продолжавшему висеть на крюке тельфера. – Эй, ты по-русски разговориваешь?
– Шеф, когда мы его выловили, он несколько слов сказал на чистом русском, – раздалось услужливое пояснение одного из «охотников».
– Замолчи, – обернулся к нему шеф, – я уж как-нибудь сам разберусь.
Знатнов понял, что притворяться не умеющим говорить по-русски, просто глупо, поэтому он поднял голову и постарался внимательнее разглядеть своего собеседника.
В кресле сидел ничем не примечательный мужчина гладко выбритый, коротко постриженный и аккуратно одетый. Черный двубортный пиджак и такого же цвета брюки, заправленные в короткие голенища хромовых сапог, выглядели на нём как на корове седло, потому что одежда абсолютно не соответствовала обстановке. Сколько пришлось путешествовать по России московскому литературоведу в поисках фольклорных и старинных преданий не может точно сказать даже он сам. Однако нигде в стране, тем более в глубинке, не встречалось ему чистеньких и прилизанных «крестьян».
Это вовсе не означает, что простонародье ничем не отличается от привокзальных городских бомжей. Вовсе нет. Но в России чистенькую незалатанную одёжку одевают только на престольные праздники или на Пасху. А сейчас до Воскресения Христова было ой как далеко. И этот «деревенский крестьянин» был без бороды. Даже чисто русской небритости его щёки, похоже, никогда не знали. Единственно, что он по-русски разговаривал подчёркнуто правильно, можно сказать, литературно.
– Ты слышал, о чём тебя спрашивают? – подал голос сидящий в кресле. – Надеюсь, не придётся моим коллегам причинять тебе боль?
– Не придётся, – прохрипел Знатнов. – Опустите меня на землю.
– Зачем? – поинтересовался «крестьянин». – Ты, говорят, очень шустрый. Вдруг опять вздумаешь убегать? Тогда моим друзьям придётся прострелить тебе ногу. Или две. Согласен?
– Не придётся, – опять прохрипел Знатнов.
Тогда сидящий в кресле сделал знак, и пленника опустили на пол. Но Александр Викторович всё же на ногах стоять не смог и рухнул на землю. Боли в теле он не чувствовал, однако ноги не слушались совсем.
