Женщины повиновались. В отличие от Аренда.
Когда все вышли из трапезной, настоятельница взглянула на юношу. Его черты исказились от боли, рана на груди кровоточила.
Подождав, пока все сестры войдут в часовню, аббатиса опустила руку ему на плечо, надеясь, что в час беды Арвид не отшатнется от нее.
Но юноша отпрянул – и настоятельница горестно вздохнула.
– Теперь, когда ты знаешь правду… Неужели это действительно так важно для тебя?
– Кровь мужчины – не то же самое, что кровь женщины, – пробормотал он, отворачиваясь.
Как оказалось, в часовне укрылись не все монахини. Только сейчас настоятельница увидела, что за ее спиной стоит Матильда.
– Что он имел в виду? – удивленно спросила девушка.
Может, настоятельнице показалось, но, похоже, стук в ворота стал тише. Может быть, мужчины поняли, что проникнуть в монастырь, это величественное сооружение из камня и прочного дерева, не так-то просто?
И вдруг матушка почувствовала навалившуюся на нее усталость. Несмотря на защиту прочных стен, она вновь ощутила себя безродной и бездомной.
Посмотрев на часовню, аббатиса поняла, что не обретет там ни покоя, ни уверенности.
– Этот юноша больше не знает, кто он, – доверилась она Матильде. – И если быть до конца честной, то я этого тоже не знаю.
Глава 7
Нормандия, осень 911 года
Ничто не вызывало в Таурине такого отвращения, как запах горелой человеческой плоти. И не было ничего омерзительнее, чем причинять кому-либо страдания. Гораздо хуже убийства были пытки, по крайней мере именно так считал Таурин. Но этот человек не оставлял ему выбора. Мало того, он словно сам напрашивался на встречу с палачом. Вначале пленный не раздумывая отвечал на вопросы Таурина. Мол, его зовут Тир; большая часть его ребят – с севера, но не датчане, а выходцы из норвежских земель, в остальные – кельты, присоединившиеся к нему уже к Нормандии, все бывшие рабы. Эти парни не знали, что им делать, ведь они привыкли повиноваться.
При этих словах Тир усмехнулся, и шрамы на его лице, казалось, немного изменились. Похоже, ему нравилась эта мысль: некоторые люди настолько дурны по природе своей, что готовы пойти даже на верную смерть, следуя за преступником.
Но потом улыбка исчезла с его лица и северянин умолк. Он отказывался говорить о двух девушках, которых преследовал Таурин. А главное, отказывался говорить о том, что одна из этих девушек – дочь короля, Гизела.
Таурин злился все больше. Его выводили из себя упрямство Тира и осознание того, что это жалкое существо – его последняя надежда.
Девушки сбежали, одна из них погибла, и только Тир мог подтвердить догадку Таурина: женщина, оставшаяся во дворце епископа в Руане, – не франкская принцесса, а всего лишь служанка. Вероятно, не стоило доверять такому прохвосту, как Тир, но почему бы не попытаться свести его с Роллоном? Может, таким образом в душе норманнского вождя удастся посеять сомнения?
Но Тир молчал и, судя по вновь заигравшей на его губах усмешке, намеревался молчать и дальше, по дороге в Руан, а главное, в самом городе.
Таурин не спешил отправляться в путь. Он пригрозил нахальному северянину, что вытащит из него правду силой, а когда угроза не подействовала, решил воплотить ее в жизнь.
Он приказал опустить в огонь секиру и раскалить лезвие. Таурин сам ужасался при мысли о том, что последует дальше, но Тир не проявлял беспокойства. А вот людей, приехавших сюда с Таурином, интересовало только качество железа – по крайней мере, именно об этом они говорили, глядя, как нагревается секира. Солдатам не терпелось обсудить новое оружие, захваченное в бою с головорезами Тира.
Большинство добытых ими клинков были короткими, зато обоюдоострыми, в отличие от мечей франков. Хотя обычно эти солдаты не отличались особым красноречием, сейчас они без умолку болтали о том, какие преимущества у того или иного лезвия. Таурин не понимал, как они могут оставаться такими спокойными. Чтобы не смотреть на Тира и на своих подопечных, он уставился на огонь. И опять на него нахлынули воспоминания.
Огонь… Повсюду огонь… Башенка на мосту. Деревянная башенка объята пламенем, она летит в реку, грохот, какой грохот!.. А вот мосты каменные, они выдержат… Но сколько еще? Сколько?
Именно этот вопрос и отвлек его от раздумий.
– Сколько еще? – возмутился Тир. – Сколько мне ждать?
Таурин не ответил, всматриваясь в розовеющее железо. Воспоминания поднимались из глубины его души, теперь уже не об осаде, а о Божьем суде, свидетелем которого он когда-то стал. Во время Божьего суда, так называемых ордалий, обвиняемый должен был вытащить раскаленное железо из огня. Если через пару дней ожоги не воспалялись, обвиняемого признавали невиновным, но если рана начинала кровоточить, ему выносили приговор.
Тогда Таурин был еще ребенком и ордалии казались ему справедливыми. Теперь же он смотрел на раскаленное железо и думал: как можно вытащить эту секиру и не обжечься, виновен ты или нет? И кто сможет выдержать крики, исполненные боли? Кто не пожалеет несчастного?
– Долго еще ты будешь медлить? – насмехался над ним Тир. – А может быть, ты слабак? Или трус? Или и то, и другое?
Таурин больше не мог отводить глаза и поднял голову. Взглянув на испещренное шрамами лицо пленника, он подавил в себе сочувствие, но в то же время франк почувствовал невольное уважение к Тиру, ведь этот человек не проявлял страха. Втайне Таурин даже позавидовал его силе воли. Вскочив, он изо всех сил ударил северянина кулаком по лицу, сам не понимая, что делает. Тир не уклонялся, но франк уже отшатнулся, с омерзением думая о том, что прикоснулся к этой жуткой коже.
– И что все это значит? – расхохотался Тир.
Таурин отвернулся. Отвращение к себе было сильнее презрения к этому чудовищу.
– Эй, не обижайся, – вдруг сладким голосом протянул северянин. – Ты ведь мне нравишься. Я уже давно за тобой слежу, и ты мне нравишься. Они все такие скучные, эти людишки. Им известно, чего они хотят. Они делают то, что хотят. Нет, мне намного больше нравятся такие, как ты. Кто не ведает, что творит. Кто не рад тому, что им ведомо.
– Закрой рот! – заорал Таурин.
Гнев, отвращение, презрение – все эти чувства разгорались в нем все ярче. И Таурин не стал им противиться. Выхватив раскаленную секиру из пламени, он поднес лезвие к лицу Тира. Его немного успокоило то, что Тир не так уж хорошо владел своим телом и все же отшатнулся. Солдаты (похоже, человеческие мучения интересовали их даже больше, чем оружие) схватили северянина за руки. Таурин провел лезвием по жидковатой бородке Тира.
– Выбор за тобой, – рявкнул он. – Расскажи мне все об этих девушках, тогда я пощажу тебя.
