Ей еще многое хотелось сказать ему. Например, что ребенок Гизелы – от него, и потому он должен пощадить это дитя. Но Тир и сам мог бы догадаться об этом, к тому же такому, как он, были неведомы отцовские чувства.
– Будь моя воля, – с напускным сожалением протянул Тир, – мне не было бы дела до того, живете вы в покое или нет. Вот только я и сам хочу жить. И жить хорошо. Добиться же лучшей жизни я могу только одним способом – продав знание о том, где вы.
Он позволил Руне выпрямиться, и она увидела, что Гизела слегка согнула ноги в коленях. Глаза принцессы были закрыты. В отличие от Таурина. Когда их взгляды встретились, Руне почудилось, будто она смотрит в зеркало: в его глазах плескалась ненависть к Тиру, непонимание того, как норманн очутился здесь, страх перед тем, что это означает.
Руна предпочла бы не знать ответа на этот вопрос, но уже в следующий миг она услышала ржание лошадей, приближавшихся к дому. Она не могла бы сказать, сколько там всадников, но была уверена в том, что теперь всякая надежда для нее и Гизелы утрачена.
Глаза Тира сделались пустыми.
«Пускай все закончится быстро, – подумала Руна. – Пускай моя смерть не будет мучительно медленной. Пускай он не болтает, как обычно, прежде чем нанести удар».
Но сама она сдержаться не смогла.
– Как тебе удалось набрать новую шайку? – спросила северянка.
Тир почти отпустил ее, и сейчас Руна смогла разглядеть свежие шрамы на его лице. Удивительно, что этого побитого жизнью человека можно было ранить еще сильнее.
Тир пожал плечами.
– Боюсь, это не мои люди. Слишком много чести.
Снаружи зазвучали голоса. Всадники говорили не на северном наречии, а на языке франков.
– Я не смог набрать новую шайку. Я случайно наткнулся на Адарика и его парней и предложил им сделку. В мировом хаосе лишь один закон незыблем: моя жизнь для меня дороже, чем ваша.
Во рту у Руны пересохло. Краем глаза она видела, как натянул путы Таурин. Он произнес имя, которое северянка никогда не слышала раньше:
– Иуда!
У нее же в голове вертелось совсем другое имя.
Адарик.
Там, снаружи, стоял Адарик. Он сам или присланные им солдаты. И сейчас они не допустят ту же ошибку, что и в прошлый раз. Они не станут сбрасывать пленниц со скалы.
Почему-то они ждали снаружи, почему-то не входили в дом. Наверное, Тир договорился с ними. Наверное, он хотел убить их собственноручно. И дело было не в том, что Тир жаждал их смерти. Нет, он хотел отомстить Руне за предательство…
Но все эти размышления ничуть не помогали. Она была бессильна.
Руна даже не успела подумать о том, как отыскать путь к Хель. В царстве этой богини было холодно и темно, зато там Руна повстречает Азрун.
Удивительно, но в этот миг Тир не смеялся. Его лицо оставалось серьезным. На нем не было насмешки, безумия, жажды насилия – только решимость отражалась в его чертах, решимость сделать то, что должно. Тир занес секиру. Глядя на сверкающее лезвие, северянка подумала, что ее враг впервые повел себя достойно. Он не превращал убийство в игру, не пытался задушить ее голыми руками, а хотел подарить ей смерть воительницы, выказав этим особое почтение.
Руна закрыла глаза. Смеялся Тир или нет – она не хотела видеть его лицо перед смертью. Она постаралась представить лица бабушки, отца, Гизелы, Таурина.
– Тир!
Северянка не поняла, кто произнес это слово. Таурин? И почему он кричал?
В следующий миг ее толкнули, но острое лезвие не взрезало ее кожу – это кулак ударил ее в живот. Девушка пошатнулась. Повернувшись и открыв глаза, она увидела, что Таурин вскочил на ноги. В одной руке он держал разрезанную веревку, в другой – нож. Тот самый нож, который Руна уронила – достаточно близко, чтобы пленник сумел дотянуться до него и освободиться.
Их взгляды снова встретились, и Руна поняла, о чем он думает.
«Это моя месть».
Таурин не был жаден, он с готовностью делился с Руной своим праведным гневом, наслаждением от боя с Тиром.
Руна невольно повторила его движение. Отец однажды рассказывал ей, что Один перед каждой битвой жертвовал каким-нибудь новым оружием, например копьем, которое он бросал над рядами врагов. Таурин метнул нож, и этот клинок не пролетел над Тиром, но почему-то Руне почудилось, что это оружие принадлежит сейчас двум мирам, миру людей и миру богов.
Она почувствовала дуновение ветра, когда нож просвистел рядом с ней и впился Тиру в горло.
Всего мгновение назад северянке казалось, что на теле Тира нет ни одного участка кожи, не испещренного шрамами. Теперь же, за миг до того, как лезвие вошло в его плоть, Руна увидела, что шея врага была белой и гладкой, как у ребенка.
Хлынула теплая кровь. Послышался хрип, в горле у Тира заклокотало – возможно, он хотел что-то сказать, но не мог. Когда хрип утих, а тело Тира медленно осело на пол, Руна поняла, что норманн не собирался ничего говорить – он хотел в последний раз рассмеяться, не над ее смертью, так над своей собственной.
Гизела скорчилась точно так же, как и Тир. Взглянув на нее, Руна подумала, что принцесса мертва. Из ее тела вылилось еще больше крови, кожа сделалась восковой. Глаза были закрыты.
Это было жуткое зрелище, но Руне стало немного легче. Гизелу убило ее дитя, а не люди Адарика. Да, ее смерть была болезненной, но не насильственной.
Затем она прислушалась к разговору франков за дверью. Хотя Руна уже прекрасно говорила на их наречии, она не могла разобрать ни слова. Более того, она не понимала, почему Таурин выдернул нож из горла Тира, но не напал на нее, теперь, когда ненависть к северянину больше не роднила их, теперь, когда их не объединяли общие чувства, не связывали решимость и стремление к победе.
Подойдя к окну, Таурин пересчитал врагов. На мгновение мир, казалось, замер, а потом время рванулось вперед с новой силой: дверь распахнулась, кто-то шагнул на порог, но в тот же миг его сразило смертоносное лезвие. Прежде чем Руна успела разобрать, кто это был, кто убил этого человека и почему, что-то полетело в нее. Это был нож, ее нож, и на лезвии еще виднелась кровь Тира. Клинок ей бросил Таурин, но не для того, чтобы ранить – он хотел, чтобы Руна тоже была вооружена, тоже могла сражаться.
Не раздумывая над происходящим, девушка схватила нож и метнула его в воина, ворвавшегося в дом. Она не почувствовала такого удовлетворения, как после смерти Тира, но мощь бурлила в ее жилах, алая молния ударила в ее тело, и оно вспыхнуло яростью и жаждой разрушения.
Воин упал, и Руна успела выдернуть нож из его груди, прежде чем на нее набросился мечник. Опередив врага, северянка ранила его в ногу. Удар был болезненным, но не смертельным. Закричав, франк вновь занес меч. Руна пригнулась, отпрыгнула в сторону, но не смогла метнуть нож – на мгновение она словно оцепенела.
