Не успев шагнуть на землю родины, Бертран понял, что был в руках Терезы не более чем мягким воском, который она лепила по своему желанию, а теперь выбросила как ненужное бремя. Конечно, ее амбиции не позволяли ей связать свою судьбу с неизвестным и нищим любовником, ведь она была невестой восходящей звезды, гражданина Тальена!
Итак, одно из самых больших желаний Терезы почти исполнилось: Алый Первоцвет все равно что пойман, и когда это произойдет, она позаботится о том, чтобы он узнал, откуда нанесен удар.
Что же касается ее будущего, тут перспективы были более сомнительны. Она еще не покорила Робеспьера настолько, чтобы тот пал жертвой и сложил к ее ногам свою власть и влияние, а гражданин Тальен, предложивший ей руку и свое имя, постоянно пытался обуздать ее честолюбие и затруднял свое собственное продвижение самой жалкой трусостью.
Хотя она жаждала подтолкнуть его к решительным действиям, захватить верховную власть до того, как Робеспьер и его друзья бесповоротно утвердятся на самом верху, Тальен трясся от страха, считая, что при попытке действовать он и его возлюбленная лишатся голов.
— Пока жив Робеспьер, — страстно спорила Тереза, — ни один человек не может считать себя в безопасности! Каждый его соперник рано или поздно становится жертвой. Сен-Жюст и Кутон мечтают о его диктатуре. Когда-нибудь им это удастся, и тогда смерть любому, кто когда-либо посмел выступить против Робеспьера.
— Следовательно, мудрее всего будет не противостоять ему, — возражал осторожный Тальен. — Время придет…
— Никогда! — горячо воскликнула она. — Пока вы строите планы, спорите и размышляете, Робеспьер действует или подписывает ваш смертный приговор.
— Робеспьер — идол народа! Он способен одним словом склонить на свою сторону Конвент! Его красноречие приведет на гильотину армию врагов!
— Робеспьер! — презрительно бросила Тереза. — Вы считаете, что этим все сказано? Что Франция, человечество, народ, верховная власть — все заключено в одном человеке? Но, друг мой, послушайте меня. Робеспьер — всего лишь имя, фетиш, манекен, поставленный на пьедестал! Кем? Всеми вами — Конвентом, клубами, комитетами. И пьедестал этот выстроен на том эфемерном фундаменте, который вы называете народом и который рассыплется под его ногами, как только люди поймут, что ноги эти менее прочны, чем глина. Уверяю, всего один толчок сильным пальцем, и он разобьется на множество мелких осколков! А на его место можете подняться вы, на высоты, которых он достиг так легко.
Но хотя Тальена временами увлекал ее пыл, в конце он всегда качал головой и проповедовал благоразумие, а также заверял, что время еще не пришло. Тереза, властная и нетерпеливая, несколько раз намекала на разрыв.
— Я не смогу любить слабого мужчину, — твердила она, обдумывая планы, в которых мечтала перенести свою благосклонность на другого, более достойного.
«Робеспьер не подведет меня, не то что этот трус», — размышляла она, пока Тальен, ослепленный и покорный, прощался с ней у двери матушки Тео, которой Тереза поверяла свои насущные проблемы.
Ореол, окружавший вначале пророчества колдуньи, сильно потускнел с тех пор, как шестьдесят два ее клиента пали жертвами гильотины по обвинению в заговоре с целью свержения Республики. Враги Робеспьера, слишком трусливые, чтобы атаковать его в Конвенте или клубах, решили проникнуть в тайну сеансов на улицу Ла-Планшетт, чтобы подорвать его популярность в первом и власть во вторых.
В логово колдуньи были внедрены шпионы. Имена наиболее частых ее посетителей стали известны, и вскоре были произведены поголовные аресты, за которыми последовали неизбежные смертные приговоры. Имени Робеспьера не прозвучало, но имена приспешников, объявивших его «Посланником Всевышнего», «Утренней звездой» и «Благодетелем человечества», были произнесены с трибуны Конвента и отравленными стрелами летели в самого тирана.
Но Робеспьер был слишком осторожен, чтобы действовать открыто. Враги пытались втянуть его в дискуссию, вынудить встать на защиту своих почитателей и тем самым признать связь с ними, но он оставался благоразумно молчалив и с безжалостной жестокостью принес их в жертву во имя собственной безопасности. Он ни разу не возвысил голос, не пошевелил пальцем в их защиту, и пока он, кровожадный деспот, упорно оставался на воздвигнутом им самим троне, те, кто считал его вторым после Бога, погибали на эшафоте.
Матушка Тео по какой-то необъяснимой причине избежала массовых казней, но теперь у нее почти не осталось клиентов. Робеспьер больше не смел посещать ее даже переодетым. Дом на улице Ла-Планшетт стал предметом особого внимания агентов Комитета общественного спасения, и колдунья была вынуждена пресмыкаться перед этими же агентами, оказывая им многочисленные услуги, а сама вела весьма жалкое существование.
Однако для тех, кто презирал людское мнение, а вместе с этим и опасности, сеансы матушки Тео ни в малейшей степени не потеряли своей привлекательности. Ничего не изменилось: все та же разделенная занавесом комната, душный, тяжелый от благовоний воздух, песнопения, разноцветное пламя, послушницы, более похожие на призраков. Задрапированная в серое одеяние колдунья все еще наводила чары и призывала силы света и тьмы помочь ей предсказать будущее. Послушницы пели и изгибали тела в странных позах, маленький негр ухмылялся, втайне считая происходящее обманом и шарлатанством.
Тереза, сидевшая на возвышении и вдыхавшая пьянящие пары восточных благовоний, застилавшие глаза и туманившие разум, упивалась медовыми словами и льстивыми пророчествами старухи.
— Имя твое будет самым великим в стране. Перед тобой склонятся самые могущественные троны! По твоему слову будут слетать головы и рушиться стены! — объявила матушка Тео замогильным голосом, глядя в хрустальный шар.
— Как перед женой гражданина Тальена? — почтительно осведомилась Тереза.
— Этого духи не сказали, — покачала головой колдунья. — Что им имя? Я вижу корону славы, и твоя голова окружена золотым светом, а у ног лежит что-то, когда-то бывшее алым, а теперь ставшее красным и раздавленным.
— Что это означает? — пробормотала Тереза.
— Этого тебе знать не нужно, — наставительно сказала сивилла. — Разговаривай с духами, растворись в их объятиях, узнай от них великие истины, и будущее станет тебе ясным.
С этими загадочными словами она собрала складки одеяния и, восклицая: «Эвое! Эвое! Саммаель! Замиель! Эвое!» — выплыла из комнаты, важная и непроницаемая, возможно, предоставив своей сбитой с толку клиентке в одиночестве размышлять над загадочным пророчеством.
Но едва матушка Тео закрыла за собой дверь, как ее поведение мгновенно изменилось, а яркий свет дня, похоже, избавил ее от всех ведьминских повадок. Она вдруг превратилась в обыкновенную уродливую старуху, морщинистую, с крючковатым носом, в убогом одеянии, сером от времени и грязи, и со скрюченными пальцами, похожими на когти хищной птицы.
Едва она вошла в комнату, как мужчина, стоявший у окна и смотревший вниз, быстро повернулся к ней.
