– Возьми, если хочешь! Мне ничего не жаль. Я потерял больше в этом сражении, – покорно вымолвил скальд.
Но едва бродяга протянул руку к ожерелью, Тормод молниеносно выхватил короткую секиру, спрятанную под плащом, и отсек грабителю кисть руки. Бродяга завопил от боли. Из обрубка руки вверх била алая струя. Махая обрубком, бродяга бросился наутек, поливая тропу кровью. Все раненые, лежавшие вокруг хижины, громко рассмеялись.
– Порицал других, что не могут терпеть боли, а сам вскричал, как трусливый заяц! – хохотал умирающий, которому лекарка отказала в помощи.
Другой раненый, с застрявшим в черепе топором, не мог говорить и только вздрагивал в приступе неудержимого смеха. Тормод спрятал острую секиру и сказал:
– Спасибо бродяге за то, что потешил меня перед смертью.
– Ты собираешься умирать, скальд? – удивился Харальд. – Ведь ты выздоравливал даже после более страшных ран.
– Я хочу попасть в тот же приют, что и конунг, а жизнь теперь для меня хуже смерти.
– Брат сейчас в раю.
– В… в… в х..х..христианском раю? В..в..возможно. Но я все же надеюсь встретиться с ним в Вальхалле.
Вальхалла, или Чертог Мертвых, стоит в Астарге, волшебном городе асов. Высока и обширна обитель мертвых. В ее стенах сделано пятьсот дверей и еще сорок. Через каждую дверь могут пройти восемь сотен воинов, павших в битвах. Их называют эйнхерии. В Чертоге Мертвых царит веселье. С раннего утра, как только пропоют петухи, эйнхерии облекаются в доспехи и, выйдя из палат, бьются и поражают друг друга насмерть. В том их забава. А как подходит время к завтраку, они едут обратно в Вальхаллу и садятся пировать. Так говорится:
Эйнхерии все
Рубятся вечно,
В чертоге у Одина
В схватки вступают,
А кончив сраженье,
Мирно пируют.
На пиру собираются все павшие в битвах с тех самых пор, как был создан мир. Но сколько бы ни было эйнхериев в Вальхалле, всегда хватает им мяса вепря по имени Сэхримнир. Каждый день вепря варят, а к вечеру он снова цел. И конечно, дичь запивают не простой водой, ибо многим, попавшим в Вальхаллу, слишком дорогим питьем показалась бы та вода, если бы не сулила им Вальхалла лучшей награды за раны и смертные муки. Коза по имени Хейдрун стоит в Вальхалле и щиплет иглы с ветвей того прославленного дерева, что зовется Лерад. А мед, что течет из ее вымени, каждый день наполняет большой жбан. Меду так много, что хватает напиться допьяна всем эйнхериям. Лишь одноглазый Один, хозяин Вальхаллы, ничего не ест. Всю еду, что стоит пред ним на столе, он бросает двум волкам – они зовутся Гери и Фреки, что означает Жадный и Прожорливый. Ему не нужна никакая еда. Он пьет лишь вино и следит за тем, чтобы его гости ни в чем не знали нужды.
Впрочем, Вальхалла является измышлением язычников, не знающих истинной веры. Нет никакого Астарга, никогда не было асов и ванов. Никто не видел Чертога Мертвых, зато доподлинно известно, что существует преисподняя, где будут вечно мучиться язычники, которые молятся Одину, Тору и иным злым духам. Тормод Скальд Черных Бровей разделял языческое заблуждение, что доблестные воины попадают в Вальхаллу и в загробном мире бьются и пируют, как на грешной земле.
Пока Харальд размышлял, почему скальд стремится попасть в Чертог Мертвых, подошел их черед предстать перед старухой-лекаркой. Пригнув голову, Харальд переступил порог низкого жилища колдуньи. На земляном полу стоял большой каменный котел, под ним был разведен огонь. Старуха варила в каменном котле травяной отвар, которым промывала раны.
– Ты бледен, парень, словно мертвец! – сказала старуха, окинув взором Тормода, вошедшего в землянку следом за Харальдом.
– Я не бледный, я румяный, – нашел силы пошутить скальд.
Старуха не отвечала, не поняв шутку, и только Харальд оценил слова скальда. Румяный – это багряный, то есть обагренный кровью.
– Сначала помоги ему, – попросил Тормод, показывая левой рукой на Харальда.
Старуха ощупала предплечье юноши. Харальд едва сдерживался, чтобы не закричать. Липкая холодная испарина покрыла его лоб, глаза застилала пелена, и низкий потолок землянки грозил опрокинуться на голову.
– Кость сломана, только и всего. Сейчас поправлю.
Лекарка выбрала из кучи хвороста две короткие палки, наложила их на сломанное предплечье, туго связала палки ремнями и в завершение помазала распухшую руку густым зельем.
– Не развязывай, пока не заживет. У молодых кости быстро срастаются. А что с тобой? Стрела?
Скальд обнажил бок. Лекарка осмотрела рану, покачала головой:
– Эх, застряла слишком близко к сердцу! Боюсь, помрешь.
Ухватившись худыми цепкими пальцами за обломанный комель стрелы, старуха дернула несколько раз. Зазубренный наконечник крепко сидел в боку и не поддавался.
– Придется вырезать стрелу!
Скальд кивнул. В его лице не осталось ни кровинки. Старуха взялась за нож, начала кромсать плоть. Исландец не издал ни звука, только стиснул зубы.
– Не получается! – обескураженно призналась лекарка. – Попробую клещами.
Она подняла с пола железные клещи, стряхнула с них золу. Перед клещами обломок стрелы не устоял. Лекарка с усилием выдернула наконечник. Он был старинной ковки. Наверное, прапрадед какого-нибудь бонда стрелял подобными стрелами в викингских походах. На ржавых зазубринах стрелы остались волокна белого цвета. Скальд глянул на них, и подобие улыбки промелькнуло по его белому лицу.
– Хорошо нас кормил конунг. Жир даже у меня в сердце.
С этими словами исландец повалился на спину и зашептал бескровными губами:
Не есмь я бледен,
Но багряный муж,
Принадлежит худой жене,
Рядом с сердцем, чую,
Встрял зубец железный!
На тропе болотной… язв
Бури дня… мне дюже…
Тормод замолк. Харальд склонился к скальду. Приложив ухо к его губам, он с трудом разобрал:
– З… з. заверши мою вису, Харальд! В… в… ведь ты же любитель меда поэзии…
С этими словами Тормод Скальд Черных Бровей умер, не закончив своей последней висы. Харальд мысленно попрощался с другом: «Легкой тебе дороги, Тормод! Не знаю, куда ты держишь путь, в рай к Иисусу Христу или в Чертог Мертвых на пир к Одину! Жаль, что ты не успел поведать мне все тайны стихосложения». Для мужчины есть более достойное занятие, чем оплакивать погибших. Харальд забрал грозную секиру скальда. Он потянулся за золотым ожерельем, но не нашел его на шее скальда. Видимо, старуха опередила его. Харальд почувствовал прилив гнева. Мало того, что гнусная колдунья ничем не помогла, она еще ограбила мертвого. Он взял здоровой рукой секиру и гневно крикнул старухе:
– Верни ожерелье!
– Мне положена плата за твое излечение. В смерти твоего друга я не виновата. Даже Один и Тор не спасли бы его.
