– С той поры это кольцо переходит из одних рук в другие, повсюду сея зло и беду. На какое-то время кольцо попало к конунгу Фроди, который отличался благородством и бескорыстием. Пока Фроди оберегал кольцо, во всем свете царило благополучие и не было слышно о распрях и войнах.
– Мирное время подошло к концу. Видать, Фроди умер или у него похитили его сокровище, – предположил молодой бонд.
– Судя по всему, сейчас кольцо в чужих руках. Ну, хватит жарить лосося, бонд. Я умираю от голода, – сказал Харальд.
На следующий день они проснулись, оседлали лошадей и снова отправились в путь. Так продолжалось много дней. Но вот однажды они перешли вброд бурный ручей, и Кетиль, чья кляча первой вступила на противоположный берег, коротко сказал:
– Здесь Хельсингъял!
Харальд осмотрелся. Между двумя берегами ручья не было никакой разницы. И там и там темные ели стояли глухой стеной друг напротив друга. Но молодой бонд уверял, что они добрались до шведских владений. Хельсингъял тянулся до самого моря. Как и вся Швеция, это был лесной край, сплошь покрытый непроходимыми дебрями. Однако шведские конунги проложили удобные дороги через лесные чащи и болота. Не случайно одному из древних шведских правителей дали прозвище Олав Лесоруб, а другого прозвали Энунд Дорога.
В шведских владениях можно было не таиться, и они решили поискать большую проезжую дорогу. Через некоторое время они выехали к деревянному мосту, переброшенному через глубокое ущелье. Перед мостом лежал огромный камень с высеченными на нем рунами. Подобные камни ставились перед бродами, мостами или гатями на болотах, когда кто-либо на собственные средства улучшал дорогу. Руническая надпись на камне вилась змейкой, каждое слово было окрашено в другой цвет. Шевеля губами, Харальд медленно прочитал: «Эйстейн и Бьёрн, братья, воздвигли сей мост в память о своем отце Ёфуре. Покуда мир существует, будет стоять сей мост, широкий и прочный».
– Ты умеешь разгадывать волшебные руны? – удивился Кетиль, впервые за все путешествие с уважением посмотрев на своего спутника.
Руны произошли от божественных сил. Чтобы открыть их, Один прошел через многие страдания. Пронзенный копьем, он висел в ветвях дерева девять дней, как жертва богам, а пав на землю, схватил табличку с рунами. Магические знаки могли исцелять людей. Но это было сложное искусство, ибо неправильно начертанные руны таили опасность. Молодой бонд был наслышан об этом.
– Один человек из нашей долины уверял, что умеет резать руны. Он вырезал какие-то знаки на кости и положил в постель больной женщины. Но ей с каждым днем становилось хуже. Тогда кость со знаками убрали, и больная тотчас пошла на поправку, – рассказывал проводник.
Харальд промолчал. Он хорошо знал шестнадцать Младших рун и легко разбирал надписи на дорожных камнях, которые часто начинались словами: «Пусть это прочитает, кто сможет». Однако волшебную силу имели двадцать четыре Старшие руны, а Харальд знал только их начертания, но не постиг истинный смысл заклинаний. Перед сражением он вырезал на рукояти отцовского меча две руны «Тюр», обозначавшие древнего бога войны. Он думал, что руны сделают клинок непобедимым. Видимо, вырезал неправильно, ибо сейчас ему приходится спасаться бегством.
Проехав по деревянному мосту, юноши увидели хижину. Над ее покрытой землей крышей вился дымок, а на склоне щипали траву стреноженные кони. И хотя они уже находились в шведских владениях, стоило сохранять осторожность и сначала разузнать, что за люди остановились в хижине за мостом. Они спешились, Кетиль вызвался сходить на разведку, а Харальд взял под уздцы Тащи Плуг и Вози Сено и спрятался с ними за раскидистым деревом. Харальд предупредил молодого бонда, чтобы он проявил осторожность при входе в дом, ибо сказано в старинных речениях Высокого:
Прежде чем в дом войдешь,
Все входы ты огляди,
Ибо как знать,
В этом жилище
Недругов нет ли.
– Да знаю я! – отмахнулся бонд.
Он отсутствовал довольно долго, а когда вернулся, с унынием сказал:
– Поедем дальше. Нам там места нет. В хижине полно знатных людей. Рёнгвальд, сын ярла Бруси, и другие.
– Рёнгвальд! – радостно вскричал Харальд и со всех ног бросился к хижине.
Не думая о наставлениях, которые только что давал молодому бонду, он широко распахнул дверь и кинулся обнимать одной рукой ошеломленного дружинника. Рёнгвальд не верил своим глазам:
– Харальд! Ты жив? Как ты нашел дорогу?
– Он был моим проводником, – Харальд показал на Кетиля, боязливо приближавшегося к хижине.
– Его следует щедро наградить за помощь.
Харальд снял с шеи золотое ожерелье и протянул его проводнику, пораженному известием, что он столько дней провел в обществе брата конунга.
– Дарю тебе ожерелье весом в две марки золотом. Оно принадлежало моему брату Олаву конунгу. Носи его, бонд, и помни, что тебе посчастливилось оказать услугу Харальду, сыну Сигурда, из рода Инглингов.
Вознаградив ошеломленного проводника, Харальд принялся расспрашивать Рёнгвальда о том, что за время его путешествия произошло в Норвегии. В первую очередь он спросил, похоронили ли брата по христианскому обычаю.
Рёнгвальд тяжело вздохнул:
– Дурные вести дошли из Нидароса! Когда бонд Торгильс привез на своем корабле гроб с телом конунга, епископ Сигурд сказал, что Олав Толстый недостоин христианского погребения, ибо с молодости был викингом и разбойником и вернулся в Норвегию, чтобы грабить и убивать мирных людей. Епископ приказал своим слугам взять гроб, вывезти его на лодке на середину фьорда и утопить.
Харальд задохнулся от гнева. Он поднял глаза к небу, встал ногой на высокий камень, как было положено делать в таких случаях, и дал клятву отомстить за брата.
Глава 8
Пламя Одина
Ко дню весеннего равноденствия люди со всех концов Швеции съезжались в Упсалу на великий праздник Дисаблот. Даже сейчас далеко не все свеи познали истинную веру, а в ту пору почти все они были язычниками и поклонялись идолам. Девять дней в языческом капище, средоточии скверны и греха, приносили благодарственные жертвы Тору, Одину и Фрейру и молили лжебогов о даровании победы конунгу Упсалы. К этому празднику был приурочен Всесвейский тинг – народное собрание, на котором обсуждались важнейшие дела. И наконец, как раз в эти девять дней устраивалась ярмарка Дисатинг, на которую привозили товары из дальних стран. Неудивительно, что узкие улочки Упсалы наполняла шумная толпа покупателей, торговцев и зевак. Все были облачены в яркие праздничные одежды, бросая вызов серым тучам, низвергавшим попеременно мокрый снег и дождь.
Брат конунга Харальд и сын ярла Рёнгвальд жили в Упсале. Харальд оправился от раны, предплечье освободили от повязок, и только легкая боль в сырую погоду напоминала о переломанных костях. Он возмужал и раздался в плечах и выглядел почти таким же сильным и взрослым воином, как его спутник Рёнгвальд. Их лица были хмурыми под стать темно-серому небу. Харальд ежился от холода. Здесь, вдали от моря, зима была более суровой, чем в родной Норвегии. Недаром эту страну называли Великой Холодной Швецией. Он угрюмо слушал товарища, который объяснял, что никто из свеев не желает участвовать в походе на Норвегию:
