– Онуфрий! Опять человечков и лошадей рисовать! Тапереча не обессудь! Выдрать его как сидорову козу!
Великовозрастные ученики оживились. Они освободили лавку, разложили на ней Онуфрия и стащили с него холщовые порты, обнажив худой зад. Один из великовозрастных сел ему на ноги, другой – на голову. Третий, поплевав на руки, взялся за розги. Онуфрий тонко заголосил. Великовозрастные громко гоготали, ученики помладше испуганно крестились и молились, дабы избежать подобной участи. Когда порка закончилась, плачущий отрок встал и с трудом натянул порты. Черноризец наставительно произнес:
– Сказано в книгах: «Сляцы выю его в юности и сокруши ребра его, дондеже млад есть, да не когда ожестев не покориттися». Не злобы ради, а токмо для твоей же пользы велел вогнать тебе разум через задние ворота. Ты к учению спор, но дьявол соблазняет твою юную душу!
Онуфрий утер залитое слезами лицо и, поцеловав руку монаху, примостился на чурбане, охая от боли. Отроки на передних лавках склонились над берестой, а сидевшие на задних лавках впали в привычную полудрему. Через час утомившихся учеников отпустили, и они веселой гурьбой побежали на берег. Черноризец подошел к Харальду и низко поклонился. Он сносно владел северным языком и мог поддержать беседу:
– Княгиня Ирина велела обучить тебя глаголице. Твое желание похвально! Велика ведь бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Книги – реки, наполняющие Вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина, ими мы в печали утешаемся. Мудрость бо велика есть, якоже и Соломон, хваляше ю, глаголяше: «Азъ, премудрость, вселих свет и разум и смысл аз призвах. Страх господень…» Иже бо книги часто чтет, тот беседует с Богом или святыми мужами. Нам ведомо, что твой брат Олав погиб от рук поганых за святую веру! Сейчас мы радуемся, видя множество церквей и людей крестьян зело. Но когда я молодым послушником приехал в Новгород вместе с епископом Иоакимом Корсунянином, здесь была только одна церковь Преображения Господня. Языческих же капищ имелось несть числа, и поганые открыто приносили жертвы своим идолам.
Епископ Иоаким, крестивший Хольмгард, был ученейшим мужем, родом из Греческих земель. Дабы ему было легче спасать заблудшие души, конунг дал ему в помощь ярла Добрыню и сильную дружину. Язычники собрали тинг, называемый по-славянски вече, и поклялись не пустить войско в Хольмгард и не дать низвергнуть идолов. И когда Добрыня пришел с дружиной, они, разметав мост великий, вышли на него с оружием и выставили два камнеметательных орудия. Высший же над жрецами славян Богомил, из-за сладкоречивости нареченный Соловей, строго запретил люду покоряться. Лагман Угоняй, называемый по-славянски тысяцким, ездя всюду, вопил: «Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание!»
– Мы же стояли на Торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили людей, насколько могли, – с воодушевлением рассказывал черноризец. – Но гибнущим в нечестии слово крестное, как апостол сказал, явится безумием и обманом. И так пребывали два дня, несколько сот окрестив. Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев пятьсот мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град и дошел до двора Угоняева. Была жестокая сеча. На рассвете Добрыня также переправился через Волхов и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить. Добрыня же велел немедленно идолов сокрушить – деревянные сжечь, каменные изломать, а новгородцам велел приходить креститься. Не хотящих креститься воины насильно приводили и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. Тогда многие некрещеные заявили о себе, что крещеными были; из-за того повелел всем крещеным кресты деревянные либо медные и оловянные на шею возлагать, а если того не имеют, не верить и крестить. С того дня люди поносили новгородские: «Путята крестит мечом, а Добрыня огнем».
– Мой брат действовал подобным образом, – вставил свое слово Харальд.
Он говорил истину, ибо Олав Толстый не жалел сил для спасения язычников. Однажды осенью он отправился в Вальдрес, где бонды держались языческой веры. Когда бонды узнали, что Олав конунг нагрянул в Вальдрес, они послали ратную стрелу, собрали всех свободных и рабов и отправились навстречу конунгу, так что во многих местах людей почти не осталось. Олав Толстый приказал своим людям сойти на берег и грабить и жечь селения. Когда бонды, собравшиеся на тинг, увидели свои усадьбы в огне и дыму, они разбежались, и каждый бросился домой, посмотреть, осталось ли там хоть что-нибудь. Тогда конунг приказал жечь усадьбы по обоим берегам озера. Тут бонды пришли к нему и запросили пощады и обещали повиноваться ему. Тут уже никто ничего против христианства не говорил. Конунг велел крестить народ.
– У принявших христианство брали заложниками сыновей. Если кто-либо из обращенных потом отступал от истинной веры, его сыновей вешали, – добавил Харальд.
– Твой брат был истинным хрестьянином! Господь воздаст ему за праведные деяния!
Каждый день Харальд приезжал к монаху, обучавшему его славянской грамоте. Харальд был молод и имел свежую память, поэтому учение шло успешно. Он запомнил начертание глаголицы и кириллицы и написание имен Господа нашего Иисуса Христа, конунга Ярицлейва, его супруги Ингигерд и их детей. Прислушиваясь к ученикам, он пытался уловить смысл их речей. Как он понял, большинство из них были купеческими сыновьями и не собирались идти в священники. Наверное, отцы послали их научиться грамоте и счету, необходимому в торговле. Харальд примечал, что многие новгородцы умеют читать и писать. Это казалось странным, потому что руны знали только избранные.
Однажды он гулял по меховому ряду и увидел, как одному купцу принесли бересту. Он развернул ее и прочитал вслух, морща жирный лоб и шевеля толстыми губами: «Грамота от Людослава Хотену. Несдичу пол пяти резаны, а мне еси вдал двои куны. Что твориши? За мною осмь кун и гривна. Пойди же в город. Могу с тобой яти на воду». Прочитав грамоту, купец в гневе разодрал бересту и заговорил цокающим говорком, обращаясь к хозяину соседней лавки:
– Цто твориши? А то и твориши, цто за ним осьм кун да гривна за мех. Божьим судом грозит! Яти с тобой на воду! За гривну и осьм кун? Он суть дурень!
– Вестимо! – кивнул сосед. – Правда тако глаголет: «Оже не буде лица, тогда дати ему железо до полугривны золота; аже ли мене, то на воду; оли до двои гривны; аже мене, то рот».
Харальд уже достаточно знал наречие словен, чтобы понять смысл произнесенных слов. По закону испытание раскаленным железом допускалось, если стороны не могли выставить свидетелей, а спор шел о долге свыше полугривны золотом. Если долг был меньшим, то тяжба решалась испытанием водой, наподобие того, как язычники бросали связанных преступников в воду у ограды Двора Богов в Упсале и смотрели, выплывет человек или утонет. Когда спор касался небольшого долга до двух гривен серебром, то достаточно было открыть рот и произнести клятву.
– Иди до тысяцкого. На подарок не поскупись. Купи мя ярца, – посоветовал сосед, любовно поглаживая мех годовалого бобра.
