Он вздрогнул и протянул руки к огоньку лампы, так как вечер становился холодным.
— Довольно об этом. Подумай, умоляю тебя, король, подумай.
У Хокона не было готового ответа. Его голова кружилась, мысли путались. Он с внутренним сокрушением понял, до какой степени все это не понравится Брайтноту. Еще сильнее его покоробило то, что он не должен ничего рассказывать ему обо всем этом. Но разве способен священник в полной мере понять, что значит быть королем?
VII
Впоследствии Хокон часто задавался вопросом: что предвещало это Рождество — его крушение или взлет? А может быть, и то и другое? Он даже не мог обратиться с этим вопросом к своему исповеднику. Он заранее знал, что то, что услышит, будет бесполезно для него, будет означать, что он должен отречься от Норвегии, от всех, кто доверял ему, и от всех надежд — своих собственных и своего народа. Ему не оставалось ничего, кроме прямоты души или прямоты меча.
Он, как и обещал, поехал в Хлади, не взяв с собой священника. Тронды все еще не до конца успокоились после слов, сказанных им на тинге. Ярл Сигурд оказал ему поистине великолепный прием, но король говорил очень мало и совсем не смеялся. Сомнения обуревали его — он почти не имел представления о том, что тут должно было происходить и что ему следовало делать, а король не имел права выказывать неуверенность.
Он не присутствовал при заклании жертвенных животных; впрочем, большинство язычников и не ожидали от него этого. Боги могли бы принять появление приверженца чужого божества за оскорбление. Кроме того, люди сами не хотели, чтобы их приподнятое настроение оказалось вдруг испорчено чьей-то мрачностью.
Хокон знал, что должно было последовать дальше. Люди сходились сюда из самых дальних мест, принося с собой все, что им могло потребоваться, пригоняли разного рода домашнюю скотину для жертвоприношений. Первыми среди всех животных считались лошади. Они дико метались, били копытами, ржали; люди кричали. Глухо врезались в плоть топоры, сверкали ножи, хлестала кровь, святая кровь, имевшая свое название — хлаут. Ее старательно собирали в особые хлаут-котлы, куда опускали хлаут-жезлы, палки, исписанные вырезанными рунами, с разлохмаченными в метелки концами. Этими метелками священную рощу и всех собравшихся обрызгивали хлаутом. Бушевали костры, мясо отделяли от костей и кидали вариться. Выкатывали бочки пива, наполняли рога. Сигурд предводительствовал всем обрядом. Сначала выпивали кубок Одина за победы и могущество короля, затем кубки Ньёрда и Фрейи за мирную жизнь и хорошие урожаи. После этого многие пили за Браги и давали хвастливые клятвы, о которых порой потом приходилось жалеть. Последним выпивался кубок в память друзей и любимых, покинувших этот мир.
На землю опустились ранние сумерки; холодный ветер с грохотом трепал безлистные ветви; простой народ разошелся по всевозможным убежищам от непогоды; знать собралась в зал длинного дома. Король уже сидел на своем возвышении. Они приветствовали его с затаенной настороженностью и расселись вдоль стен. Лампы светили красноватым пламенем, от которого складки одежд становились темнее, пятна крови делались черными, а металл тускло поблескивал.
Ярл Сигурд первым взял драгоценный прозрачный кубок из стекла, доставленного из южных земель, наполненный южным вином. Он поднялся со своего места подле короля, лишь на одну ступень ниже, и сказал в тишину, нарушавшуюся лишь негромким потрескиванием пламени:
— Да благословит этот напиток жизнь, счастье и веру. Во имя Одина, отца всего сущего, выпьем за нашего короля.
Он поднес кубок к губам, набрал полный рот вина и передал кубок Хокону. Выпитая таким образом здравица была признаком дружбы, почти братства. Если бы Хокон отказался выпить, это было бы то же самое, что швырнуть кубок в лицо ярлу или же наплевать в лица всем до одного людям, присутствовавшим в зале.
Король неловко, левой рукой принял кубок и, по своему обыкновению, перекрестился, прежде чем выпить.
Послышался ропот, взорвались крики. Один из гостей вскочил на ноги. Хокон знал его, это был Тор из Грютигна, богатый и влиятельный человек, слово которого высоко ценилось во всем Траандло. Его седые волосы и борода, казалось, встали дыбом.
— Что это король себе позволяет? Он что, и возлияния не желает совершить?
Сигурд ответил немедленно:
— Король поступил так же, как повел бы себя любой человек, заботящийся о своей силе и власти. Он посвятил возлияние Тору. Он сделал над ним знак молота.
Хокон молчал. Любое произнесенное им слово могло стать последним. Он отчетливо сознавал, что должен был благодарить ярла, сообразительность которого спасла его от последствий явно необдуманного действия. Крепкое вино обожгло ему пищевод. Хокон смягчил неприятное ощущение пивом, стиснул зубы и оставался на своем месте, даже порой отвечая тем, кто к нему обращался, пока не пришло время отойти ко сну.
На следующий день последовало продолжение пира — священные для язычников дни еще не завершились. Несколько знатнейших мужей внесли в зал хлаут-котлы, полные вареной конины, поставили один из них перед королем и предложили ему откушать.
Хокон перед тем всю ночь метался в своей закрытой пологом кровати, пытаясь решить, что он должен и что не должен делать.
— Нет, — сказал он. — Ни за что. Это запретная пища.
Дружинники, находившиеся среди гостей, сразу напряглись. Остальные тоже находились неподалеку. Если бы дело дошло до боя, он скорее всего пал бы в нем, отправив сначала несколько человек в ад.
Все тронды смотрели ему в лицо.
— Ладно, — сказал в конце концов один из них, — тогда, король, выпей бульону.
— Нет.
Сидевшие на скамьях поднялись с мест и придвинулись поближе. На всех лицах читался гнев.
— Всегда до сих пор наши короли почитали богов. По крайней мере, съешь немного жира, господин.
— Нет.
Все присутствовавшие в зале были безоружны, но народу было много и все считали себя оскорбленными.
— Сместить его! — послышался чей-то крик. Из просторных сеней, где было сложено оружие, послышался грохот. Стражники короля обменялись взглядами и сомкнули цепь.
Вновь гомон прорезал голос Сигурда:
— Мир! Мир, говорю вам я, ваш ярл! Все вы присягнули королю. На могиле клятвопреступника вовеки не вырастет трава. Мир!
Тут же он торопливо прошептал на ухо Хокону:
— Ты же сам сказал им, что будешь участвовать в жертвоприношении. Ты ради этого приехал сюда. Неужели твой собственный бог позволяет людям нарушать свои обещания? Позволь мне поправить дело, господин. Я не хочу твоей гибели.
Они оба, и ярл, и король, теперь стояли. Хокон не мог сказать ни слова. Общий шум понемногу затихал, как откатывающаяся волна прибоя, которая неминуемо нахлынет снова.
— Король, — громовым голосом сказал Сигурд, — давай, решим все это дело полюбовно! Мы знаем, что ты вырос и был воспитан за морем, где поклоняются только Христу. Мы можем смириться с этим, ибо ты хороший король, ты вернул нам наши исконные права, даровал мудрые законы и отомстил за нас датчанам. Но, король, постарайся и ты, со своей стороны, уважать свой народ и его обычаи. Вдохни пара от священной пищи, только вдохни. Этого будет достаточно, чтобы сохранить мир и доброжелательность среди нас. — Он обвел взглядом всех присутствующих. — Я собственной рукой со своими людьми покараю того, кто нарушит этот мир, кем бы он ни был.
