Голова Анюты обессиленно откинулась на доски…
В тот же миг, уже непосредственно за дверью поднялся страшный крик, донеслись звуки ударов. А затем сама дверь с грохотом и визгом влетела в комнату, сорвавшись с петель.
Следом, в облаке пыли, в помещение шагнул Люка! Он был не на шутку разъярен и всклокочен. За ним с обнаженными клинками и взведенными пистолями теснились Пьер и Поль.
На них кинулись подручные Пикара. Но мои друзья быстро остановили их, приставив сабли к их шеям, а пистоли – ко лбам.
– Господа драгуны! – Побледневший адъютант полковника все же постарался сохранить видимость решимости. – Сюда вход запрещен! Господин Пикар сегодня не принимают…
– Прочь, штабной червяк! – Люка отшвырнул его с дороги, как котенка, хотя адъютант был на голову выше.
– Что? Да как вы смеете?! – зарычал тот в изумлении. – Я требую удовлетворения…
– На! – И Люка мощным ударом в челюсть отправил ретивого служаку через всю комнату – под самый станок.
Пикар опомнился и, отпрыгнув, выхватил свой пистолет.
– А ну, все назад!
В тот же миг Поль, зайдя слева, ловко выбил саблей пистолет из его руки.
– Жан, ты в порядке?
– Что за самоуправство?! – заорал полковник, прижимая ушибленную кисть к животу. – Я доложу императору, и все вы будете дослуживать в каменоломнях! Нет, все вы будете расстреляны! Во-он!..
Признаться, в тот момент его прогнозы показались мне вполне реалистичными.
Но Люка только подмигнул мне.
– Уже доложено! – И повернулся к Полю с Пьером. – Освободите-ка девицу, друзья!
Только тут я наконец вышел из столбняка и, живо отогнав приятелей, сам кинулся расстегивать, распутывать станочные ремни на монашке. При этом я, кажется, запутал их еще больше. На Анюте лица не было, она лишь невнятно лепетала: «Мерси, мерси…» Но как же славно облегала грубая ткань рясы, перетянутая натуго ремнями, все неровности этого волшебного тела!..
Впрочем, я отвлекся.
Люка по-прежнему держал пикаровских мордоворотов на мушке. Я поднял выбитый у одного из них клинок, чтобы просто разрезать ремни.
И тут Люка вдруг гаркнул:
– Сми-ирррно!!! Равнение направо!..
В ту же секунду все мужчины в комнате, в том числе и подручные Пикара, и сам полковник, невольно щелкнув каблуками, вытянулись и замерли, даже не уяснив, что к чему.
Во внезапно наступившей тишине раздались приближающиеся голоса.
– Да, сюда, ваше величество… Еще один поворот… Люка свернул сюда, судя по телам… О, да! Это здесь, ваше величество!..
В дверном проеме, сквозь еще не осевшую до конца пыль, показалась несравнимая ни с чьей иной, знаменитая черная шляпа с беспощадно загнутыми углами и светлый плащ без единого погона и ордена! О, к нам действительно прибыл император собственной персоной! Наполеон Бонапарт! Покоритель миров!..
Люка скомандовал:
– На караул!
Мы дружно втянули животы еще глубже и выпрямились так, что захрустели позвоночники. Наполеон со свитой вступил в комнату.
– Ах, вот это где!.. – Бонапарт брезгливо поморщился, окидывая комнату цепким взглядом. – Пикар, и как же все это понимать?
Полковник, заметно волнуясь, выступил вперед.
– Мой император, все эти люди, – он кивнул по очереди на меня, на Анюту и на моих друзей, – подозреваются в шпионаже и предательстве!
– Да полноте! – Наполеон иронично усмехнулся, разглядывая застывшую компанию.
Пикар тут уже унюхал, куда ветер дует.
– Мой император, как можно верить этим… – Он не нашел слов от возмущения при взгляде на моих товарищей.
Наполеон повернулся к троице и изобразил на лице удивление.
– Как можно верить Люка, который первым водрузил знамя на Шевардинском редуте?! Или юному Бекле?.. Разве вы, полковник, не знаете его отца – потомка царского боярина, но ярого противника русской тирании, друга Вольтера и моего личного друга?!..
– Ваше величество, – Пикар продолжал упрямо гнуть свое, хотя явно стушевался. – Позвольте довести дознание до конца и у меня будут доказательства!.. Но если вы мне более не доверяете, тогда примите мою отставку.
– Давно пора! – вполголоса ввернул Люка, хотя получилось изрядно раскатисто.
– Но-но! – Бонапарт успокаивающе потрепал храброго верзилу по плечу. И уже с другим, более мягким и миролюбивым выражением повернулся к остальным.
– Дети мои, – начал он, – разумеется, полковник Пикар виновен в том, что чересчур буквально понял мои гневные слова после взрыва арсенала. Но, видимо, я сам более всех виновен в этом инциденте. А месье Пикар просто переусердствовал. Отвяжите монашку…
– Это послушница, – коварно поправил полковник.
– О, то есть этот траур, возможно, и не навсегда? – оживился Бонапарт.
Я заметил, что император с аппетитом смотрит на обнаженную от щиколотки до колена Анютину ножку. Тогда я быстро, по два за раз, взрезал все ремни на Анюте, уже не пытаясь распутывать. И буквально чувствовал, как с каждым моим молодецким махом вздрагивал Пикар – бьюсь об заклад, этот мерзавец испытывал реальную боль при каждом новом повреждении любимого детища!
Освобождая девушку от последних пут, я обернулся к Бонапарту.
– Ваше величество, на самом деле послушница Анна – русская княжна Коврова. Вопреки воле родителей пожелала она остаться в Москве, чтобы лицезреть великого императора…
Хорошо, что Анюта еще не имела сил возражать!
Лицо Наполеона так и засветилось изнутри.
– О, мои глубочайшие извинения, княжна! – разулыбался Бонапарт, подал Анне руку и помог подняться.
– Позвольте мне загладить этот неприятный инцидент и пригласить вас на обед, от которого меня столь своевременно оторвал мой верный Люка. И если этот траур, – он указал небрежным жестом на темную рясу, – не обязателен для всех случаев жизни, я смиренно попросил бы вас прибыть на обед в светском платье.
– Мне нужно спросить разрешения у настоятельницы, – только и смогла выдохнуть ошеломленная девушка.
– Вас я тоже приглашаю, лейтенант Бекле, – шлепнул меня стеком по груди император. – Кстати, неплохой выбор! – Кивнул он вдруг на Анюту и подмигнул мне украдкой, направляясь к выходу.
Так вышло, что ловя его слова, на выходе из окаянного застенка я оказался рядом – то есть уже как бы сопровождал Бонапарта. Я готов был тут же отойти с поклоном, но заметил, что следом спешит Пикар, и не смог отказать себе в удовольствии оттереть его от высокой особы.
Так мы все вместе и вышли на солнышко…
– Что пишет ваш отец из Парижа? – спрашивал меня Наполеон на ходу. – Надеюсь, он в добром здравии? Я покидал его в столице, когда он мучился грудной жабой.
