– Мур, ты мне так и не ответил, кому принадлежат оставшиеся тридцать процентов акций?
– Налей водички, – перебил меня Джованни Ральф Мургенштайн и нетерпеливо сунул пустой бокал прямо мне в нос.
– Так кому?
– Что – кому?
– Кому принадлежат оставшиеся тридцать процентов?
Я начала дико злиться. Мур мастерски выспросил у меня всю интересующую его информацию, но сам виртуозно избегал ответов на мои вопросы.
– Кому?!
– Мне, – спокойно ответствовал Мур. – Не кричи.
Я застыла посреди кухни с пластиковой бутылкой коки в руках.
– Ну почему же твоя бабушка в таком случае не оставила ТЕБЕ полный контроль над конюшней и этого, как его, Ахиллеса?
– Ассуара Арахиста. Не знаю. Опасалась, наверное, – ответил Мур и ревниво потянул литровую бутыль к себе.
– Чего? Чего она опасалась?
– Не знаю! – вдруг сердито рявкнул он. – Если бы знал, не пришел бы к тебе с вопросами!
– Ты связываешь убийства с конюшнями? – помолчав, спросила я опять, заставив себя подождать, пока Мур доест сладкий пирог.
Джон допил не знаю какой по счету стакан гадкой ледяной коки и посвистал с задумчивым видом. Удивительно, как, поглощая такое количество сахарной воды, он сохранил крепкие белые зубы.
– Нет, Лиза, не связываю.
– А как погиб тот парень в гостинице? Моргулез? Или это секрет?
– Какой там секрет, – с отвращением махнул рукой Мур. – Ножевое ранение. В брюшную полость. Если бы его обнаружили раньше, может, врачи и спасли бы. Рана была глубокая, но не смертельная, он потерял сознание от боли и по-глупому истек кровью. Не похоже, что его убийство планировали.
– Убийство в состоянии аффекта? В гостинице?
– Какой толк спрашивать меня? – опять стал злиться Джон. – Я знаю не больше тебя. По моему мнению, убийство было спонтанным, предположительно во время ссоры. В любой момент в залу мог заглянуть гость. Ты, например…
Я поежилась. Пришла на вечеринку отдохнуть и могла запросто нарваться на убийцу. Жуть.
– Ты ведь никого не видела в коридоре?
– Никого, – согласилась я.
– Мы допросили весь персонал. Никто никого не видел.
– А гостей?
Мур только тоскливо вздохнул.
Понятно. У каждого гостя есть свой персональный адвокат, который сделает все, чтобы его клиента не побеспокоила надоедливая полиция. К тому времени, когда гости дадут более-менее внятные показания, время будет упущено, дело закрыто и сдано в архив.
– Чтобы быстро раскрутить убийство, нужны мотивы, – сказал Мур. – Почему убили Давида Моргулеза? Кому была выгодна смерть моей бабушки? Мне? Тебе? Возможна ли связь насильственных смертей двух людей с прошлым Елизаветы Ксаверьевны?
Да, на эти вопросы ответить нелегко.
* * *
Я прикрыла дверь и включила телевизор. Мур удобно устроился на кухонном диванчике и задремал; около его ног мирно захрапела Фрида.
Я не торопясь мыла посуду, думая о том, что нам сегодня вечером рассказал коллекционер-любитель Эд.
Итак, Эд высказал предположение, что царевич Дмитрий был внуком, а не сыном Ивана Грозного. Тогда понятно, почему все поверили так называемому Лжедмитрию. Если предположить на минуту, что царевич погиб в ранней юности, как жужжат историки, и пан Мнишек прекрасно был осведомлен об этой трагедии, то у самозванца все равно была сильная карта в руках – он отстаивал право на престол царевича, родившегося в законном браке.
Но если отталкиваться от официальной версии маститых историков, что у Ивана Грозного и в самом деле было семь жен, то получается какой-то бред.
Версия Эда до гениальности проста и логична. Раз седьмая жена считалась обыкновенной сожительницей, то и ее дети не могли претендовать на трон. Но, если Дмитрий – внук Грозного, то тогда все встает на свои места. Марианна Мнишек согласилась на брак, потому что венчалась с настоящим или подложным, но все равно внуком Ивана Грозного.
Продолжая разгребать грязную посуду, я задумалась и о том, что смущало лично меня (и о чем не успела сказать Эду), а именно: почему-то все оставленные очевидцами свидетельства жизнеописания Дмитрия относятся к годам, датированным после рокового 1613 го, то есть после воцарения династии Романовых. О чем же повествуют «очевидцы»?
Оказывается, Лжедмитрий был страшным уродом. Хромым, горбатым, беззубым, кривым, с бельмом на глазу, рябым да еще и с двумя огромными бородавками – на носу и под глазом. Гуляка, кривляка, бил Марину смертным боем, бегал «налево» и насиловал ее прислужниц. А еще по воспоминаниям ближних бояр Дмитрий «есть царь поганый: не чтит святых икон, не любит набожности, питается гнусными яствами, ходит в церковь нечистый».
Не слишком ли много отрицательных черт для одного человека? Могу с радостью допустить, что Дмитрий, любил погулять и попьянствовать с женщинами легкого поведения… Но чтобы и то, и другое, и третье вместе взятое?
Кстати, если вы найдете минутку и посмотрите на прижизненную гравюру Дмитрия-Лжедмитрия, то увидите серьезного молодого темноволосого человека в тяжелых средневековых доспехах. Никаких горбов и бородавок. Напротив, очень стройного. Два глаза на том месте, где им и положено быть. Бельма тоже не видно. В целом, гравюра производит очень приятное впечатление. Может, не писаный красавец, но отнюдь и не урод.
Однако если вы посмотрите на портрет, сделанный спустя почти сто лет после его смерти в 1698 году, то обнаружите удивительнейшую метаморфозу. С портрета взирает новый Дориан Грей – лохматый старик с порочной полуухмылкой на губах, обвислыми щеками и глубокими морщинами. Про такого можно смело сказать – какая отвратительная рожа. А ведь Дмитрию было всего 20 лет, когда тот прибыл в Московию и если правил он, как вопиют «исторические» источники, шесть лет, то в день кончины в 1606 году ему было всего 23 года! Так почему же на гравюре его изобразили шестидесятилетним стариком?
Я осторожно перешагнула через длинные ноги сладко спящего Мура, выключила бубнящий невесть что телевизор и принялась запихивать в автомойку бесчисленные тарелки, стаканы и чашки.
До того дня я очень плохо разбиралась в истории древней России, а уж о Смутных временах Дмитрия Самозванца вообще слышала только краем уха, в рамках школьного учебника. Смерть любимой Елизаветы Ксаверьевы и немыслимые обвинения Мура заставили меня набраться терпения и порыться в исторических мемуарах.
Судя по запискам очевидцев и современников, несчастного царя Дмитрия убивали несчетное количество раз, а он, как птица феникс, с упорством, достойным восхищения, воскресал из мертвых.
Первое убийство произошло в мае 1606 года. Тело убитого юноши-царя, по официальной исторической версии уже Лжедмитрия I, сожгли и его останки закопали на неизвестном кладбище.
