Достаточным ли основанием для такого мнения служит отсутствие эпиграфического материала о состязаниях лучников в материковой Греции?
Нам кажется, что нет. Во-первых, лук – один из древнейших охотничьих, боевых и спортивных снарядов. Недаром лучшим лучником был «Аполлон-стреловержец». Он стал учителем царя Еврита, а тот, в свою очередь, обучал стрельбе из лука Геракла. Был и среди героев непревзойденный лучник: Филоктет.
Одиссей, тоже прекрасный стрелок, признается феакам:
Луком один Филоктет меня побеждал неизменно
Под Илионом, когда мы, ахейцы, в стрельбе состязались.
(Одиссея. VIII, 219–220)
Как видим, речь идет не о случайных состязаниях, а о систематических, где Филоктет неизменно побеждал своих соперников.
Об этом говорят и уже упомянутые состязания лучников, которые устроил Ахилл (Илиада. XXIII, 850–880).
Наконец, самое яркое, подробное и высокохудожественное во всей древнегреческой литературе описание лучной стрельбы – расправа Одиссея с женихами Пенелопы. Знаменитое состязание по стрельбе из лука, а точнее – рассказ о стрельбе Лаэртида.
Назойливые и бесцеремонные, домогающиеся не столько самой Пенелопы, сколько власти вообще, а в частности – власти в доме
Одиссея, – женихи толкают отчаявшуюся Пенелопу на необходимость объявить (знакомый сюжет) состязание. Приз победителю – сама Пенелопа.
Интересно, что С. В. Шостакович считает: женихи Пенелопы представляли собой «мужской союз» сверстников (вспомним, например, спартанскую агелу). Такое предположение достаточно основательно, даже если учесть и все теневые стороны знаменитого сватовства. Однако далее исследователь говорит: «… расправа Одиссея с женихами – это своего рода бунт сторонника моногамии против режима группового брака: перестреляв женихов, Одиссей как бы расстрелял “брачный клан”, сбросил иго группового брака».
[297]
С такой трактовкой эпизода можно было бы согласиться, если бы в самом тексте «Одиссеи» мы обнаружили соответствующие строки. Но ведь существование рядом с законной женой рабынь-наложниц еще не идентифицируется с понятием группового брака. Поэтому, нам кажется, С. В. Шостакович механически переносит социальносемейные понятия расцвета общинно-родового строя во времена более поздние. Иными словами, это заманчивое предположение остается пока бездоказательным.
Не без наущения со стороны Афины и Одиссея царица предлагает женихам соревноваться в стрельбе из лука:
…хочу состязанье назначить.
В зале своем Одиссей топоры расставлял друг за другом,
Как корабельные ребра, двенадцать числом. Отступивши
Очень далеко назад, он простреливал все их стрелою.
Нынче хочу предложить женихам состязание это.
Тот, кто на лук тетиву с наименьшим наденет усильем
И топоров все двенадцать своею стрелою прострелит,
Следом за тем я пойду.
(Одиссея. XIX, 572–579)
Знаменитый лук Одиссея был подарен самим Аполлоном царю Евриту, тот перед смертью передал его своему сыну Ифиту, который и преподнес это великолепное оружие Лаэртиду (Одиссея. VIII, 224; XXI, 13).
По манере женихов обращаться с этим оружием совершенно ясно, что оно им хорошо знакомо и как орудие состязания. Однако натянуть лук могучего Одиссея не смог никто: ни Леодей, ни Эвримах, ни Антиной, ни другие женихи, несмотря на всевозможные ухищрения и даже молитвы. Наконец после долгих споров, насмешек и волнений лук попадает к хозяину – Одиссею:
…в руках обращая
Лук свой туда и сюда, осторожно рассматривал, целы ль
Роги и не было ль что без него в них испорчено червем.
Глядя друг на друга так женихи меж собой рассуждали:
Видно, знаток он и с луком привык обходиться;
быть может,
Луки работает сам и, имея уж лук, начатой им
Дома, намерен его по образчику этого сделать.
(Одиссея. XXI, 393–399)
Эти столь обыденные детали (своего рода «гомеровские прозаизмы») свидетельствуют о том, что лук был знаком любому греку не менее, чем, например, диск или копье.
Но вот Одиссей неожиданно поднимает лук:
Как певец, приобвыкший
Цитрою звонкой владеть, начинать песнопенье готовясь,
Строит ее и упругие струны на ней из овечьих
Свитые тонко-тягучих кишок, без труда напрягает, —
Так без труда во мгновение лук непокорный напряг он.
Крепкую правой рукой тетиву натянувши, он ею
Щелкнул: она провизжала как ласточка звонкая в небе.
(Одиссея. XXI, 405–411)
И, наконец, не дав женихам опомниться от изумления, царь Одиссей стреляет:
Лук за ручку держа, тетиву со стрелой потянул он
И, не сходя с табуретки, вперед наклонясь и нацелясь,
Острую выпустил с лука стрелу. Мгновенно через дыры
Ручек всех топоров, ни одной не задев, пролетела
Тяжкая медью стрела.
(Одиссея. XXI, 419–423)
Думается, что нельзя категорически утверждать, что «на материке стрельба из лука не практиковалась как вид состязаний» (Э. Штерн). Слишком широко и подробно отражены агоны лучников в древнегреческой мифологии и эпосе, чтобы допустить их полное забвение на состязаниях атлетов.
Правомерно предположить, что весьма распространенные в древнейшие времена (т. е. по крайней мере до 884 и тем более до 776 г. до н. э.), после возобновления Олимпийских игр Ифитом и Ликургом состязания лучников почему-то были исключены из агонистической программы и снова обрели право спортивного гражданства уже в Северном Причерноморье.
Причины отстранения лучников от участия в общеэллинских состязаниях могли быть различными. Главным же поводом, думается, стала все возрастающая аристократизация агонов в классическую эпоху. Лук же, как известно, никак не мог быть отнесен к «рыцарским» видам оружия. Архилох, как помните, сообщает нам в одном из фрагментов,
[298] что эвбейская аристократия судьбу сражений решала мечом, весьма неохотно прибегая к луку и праще. Страбон пишет, что во время Лелантской войны Халкида и Эретрея заключили между собой договор, «…запрещающий пользоваться дальнобойным метательным оружием».
[299]
Естественно допустить, что под давлением этих обстоятельств стрельба из лука постепенно отмирала как вид олимпийских и других состязаний. Однако эти соревнования возродились в греческих колониях Северного Причерноморья как под влиянием местного скифского элемента, так и в силу военной необходимости.
