В V эпиникии, посвященном Гиерону, Вакхилид пересказывает миф о Калидонской охоте. Когда Геракл, спустившись за Цербером в Аид, встречает там Мелеагра, юноша скорбно повествует Пелиду о своей грустной участи, с гордостью рассказывает о подвигах, которые совершил при жизни, о тех, кто пал от его руки (причем сожалению о сделанном тут места нет). Но о чем же скорбит Мелеагр более всего? О том, что, умирая, он должен был проститься навсегда с молодостью, силой и красотой (V, 144–148). Это типичный герой греческой мифологии с необузданными чувствами, не умеющий и не желающий хитрить: могучий, отважный и прямой как на состязаниях, так и в бою. Он живет боем и для боя. Недаром Геракл даже в царстве теней принял Мелеагра за живого противника и приготовился, на всякий случай, к сражению (V, 72–76).
Основой удачи в бою и на состязаниях для Вакхилида (как и для Пиндара) неизменно остается покровительство богов:
[446]
И благие дела богов
Заставляют сердце трепетать
В предвкушении славы.
(I, с. 163–165)
Болезни и бедность – вот два самых страшных врага человеческого счастья по Вакхилиду. Отнюдь не желая и не пытаясь анализировать корни этих явлений, поэт просто призывает всеми силами избегать этих двух несчастий, оставаясь, применяя терминологию атлетов,
Непобедимым для бедности.
(1,с. 171).
Итак, нужно пользоваться радостями жизни, ибо это, по мнению Вакхилида, и является основным из компонентов доблести. Пользоваться, пока молод, силен и здоров, ибо
Не меркнет блеск небес,
Не гниет морская вода,
Золото не темнеет,
Лишь человек,
Когда попадает во власть седой старости, —
Уже не вернется к нему цветущая молодость.
(III, с. 85–90)
Вот то, что характерно для аретг| именно в эпиникиях Вакхилида. Не желая повторяться, заметим лишь, что в основном по мировоззрению своему он все же мало отличается от Пиндара, так же прославляя счастье, богатство и удачу, как милость богов. Но, в отличие от фиванца, Вакхилид (как и его учитель Симонид) считал одновременно, что добродетель – не только дар богов, но во многом является результатом воспитания и обучения.
[447]
Порой Вакхилид группирует в одном эпиникии несколько «атлетических» сюжетов, нагнетая напряжение и пышность обстановки. Это заметно в XIII эпиникии, где упомянуты и битвы Геракла с Немейским львом, и богатыри Эакиды, и, наконец, яркое сражение Эанта, который в одиночку отражал троянцев с Гектором во главе от греческих кораблей (XIII, 91-120). Вакхилид описывает это не столь ярко и детально, как Гомер, хотя влияние «отца поэтов» тут несомненно.
Наконец, типичен и художественный арсенал Вакхилида. Так, например, у него встречается немало специфически «агонистических» эпитетов.
Бог Аполлон у Вакхилида κλυτοζος (klutotxos) – славнолучный (1,147); говоря об Аргее, поэт называет его κρατηροχειρος (kraterocheiros) – сильнорукий (I, 141); характерные эпитеты αμαχος; (amachos) – непобедимый (I, 170), πολυζηχος (poluzechos) – исполненный соперничества (I, 184), υψιζυγος (upsizugos) – высоко восседающий (И, 12), ‘αιχος (ajochos) – проворный, подвижный (III, 41), ‘φιλιππος (filippos) – конелюбивый (III, 68) и многие другие встречаются как у Вакхилида, так и у Гомера и Гесиода.
Итак, в эпиникиях Вакхилида не найти сложных обобщений. Он «мельче» Симонида и Пиндара, но его «философия агоыа» не становится от этого менее своеобразной. Основа же этой философии – агонистический эпикуреизм. Ἁρετή Вакхилида не спутать с «доблестью» у других поэтов. И в этом – определенная цельность его поэтического кредо.
Вместо послесловия
Да, в Древней Греции многое было необычным и не всегда объяснимым. И почти все – в превосходной степени, от всей души.*
Причин небывалого расцвета агонистики среди свободных эллинов было несколько. И рассматривать их следует лишь в гармоническом комплексе.
Прежде всего, это – многоликий пантеон греков, считавших состязания лучшим средством умилостивления богов и в дни радости, и в дни печали.
Следующая причина – свободолюбие древних греков, нежелание подчиняться многочисленным агрессорам и, как следствие, – необходимость находиться в постоянной боевой готовности.
В-третьих, – политическое соперничество древнегреческих полисов повсюду вплоть до стадионов.
В-четвертых, – остро развитое эстетическое чувство эллинов, обусловленное и образом жизни, и окружающей средой.
В-пятых, – могучее присутствие обязательного элемента состязательности как национальной черты в любой области эллинской действительности.
В-шестых, – калокагатия, властно призывавшая на стадионы и в палестры цвет эллинской аристократии.
Существование в Элладе двух педагогических систем – спартанской и афинской – в сочетании с агонистической повседневностью позволило мыслителям древности обобщить в своих произведениях лучшее, что дала человечеству древнегреческая наука о гражданском воспитании.
Весомое доказательство глубокой древности агонов – состязательные сюжеты в мифологии и эпосе греков. А в поэзии классического периода последовательно отразилось то, как формировались и менялись взгляды эллинов на роль агонистики и физического воспитания в течение VIII–V веков до н. э.
Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. До н. э. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1985.
Олимпийские игры и другие древнегреческие агоны послужили мощным стимулом для развития величальной поэзии.
Эллинскому эпосу почти всегда присущи этические и эстетические мотивы. Это же относится и к жанру эпиникиев.
Архилох, Тиртей, Ксенофан и другие поэты классической эпохи активно восставали против «спортивной идиотии», отстаивая разумную агонистику. В их произведениях отражена борьба между сугубо физическим и интеллектуальным направлениями в оценке dpetf|. В этом отношении они были несомненными пионерами в античной и мировой литературе. Ибо киники начинают высмеивать бездумный атлетизм лишь начиная с IV века до н. э.
