Переходя к рассмотрению идеи мученичества на материале крестовых походов, обратимся вначале к трудам П. Руссэ, Дж. Райлей-Смита, А. Бекера, К. Морриса, Г. Кодри и М. Фелькла. Именно они дали описание явления на материале источников по истории первого крестового похода, приведя многочисленные примеры
[796]. Глядя на эти примеры, сразу можно заметить: их подавляющее большинство взяты не из выдержек из хроник, повествующих о пропаганде, а из повествований, выражающих сугубо мнение хрониста. Как справедливо пишет Райлей-Смит, вряд ли крестовый поход проповедовался как мученичество со времен агитационной кампании первого крестового похода (It is, moreover, far from clear that death on the crusade was preached as martyrdom from the first)
[797]. В пересказах клермонской речи папы мало что говорит об обратном (как мы увидим далее, мученичество упоминается лишь в версии Гвиберта Ножанского; Райлей-Смит почему-то говорит еще и о Бальдрике Дольском, но подтверждения найти не удалось). Скорее же такое убеждение сформировалось по мере продвижения по Малой Азии (In other words, the conviction that dead crusaders had achieved martyrdom once again seems to have dawned gradually on the participants with the crossing of Asia Minor, as they became certain that they were engaged in a divine enterprise), что и отразилось затем в источниках.
Действительно, с одной стороны, в хрониках имеется много примеров, показывающих, что представление о крестоносцах как о мучениках имело определенное распространение в среде современников, по крайней мере, представителей церковных кругов, к которым относятся все авторы, кроме, как считается, анонимного автора «Деяний франков». Говоря о походе бедноты, хроника «Деяния франков», хроника Петра Тудебода, Гвиберта Ножанского и хроника Роберта Реймсского сообщают о мученичестве священника, который был убит во время совершения службы
[798]. Анонимная хроника «Деяния франков», Петр Тудебод, а также Гвиберт Ножанский описывают участников похода бедноты как мучеников, убитых сарацинами за отказ отречься от своей веры
[799]. Гвиберт же пишет, например, что многие удостоились мученичества в битве при Арке: «Случилось там и многим другим взять на себя счастливое мученичество и путем священной смерти заслужить царствие небесное»
[800]. Кстати говоря, он же в одном из фрагментов ранжирует мученические заслуги: умершие от голода пострадали больше, чем убитые, поэтому они обрели еще более славный венец мученичества
[801]. Роберт Реймсский, говоря о погибших в одной из битв, пишет, что «те, кто были более разумны, почитали их как мучеников»
[802]. В «Деяниях франков», у Петра Тудебода и у Гвиберта Ножанского как о мучениках говорится о погибших при Никее: «Многие из наших приняли мученичество (martirium) и, ликуя, с радостью предали свои счастливые души Богу»
[803]. Бальдрик Дольский, подводя итоги битвы при Никее, пишет: «Там погибло множество христиан, одни от голода, другие – от меча, третьи – как-то еще. Все полагают, что они удостоились счастливого мученичества, поскольку они отдали свои тела за сочувствие братьям»
[804]. Альберт Аахенский в одном из фрагментов своей хроники также характеризует погибших крестоносцев как мучеников
[805]. Фульхерий Шартрский восхищается, насколько много людей претерпело мученичество в этом походе
[806]. В хронике Роберта Реймсского Боэмунд, отправляясь в поход, призывает своих сподвижников присоединиться к другим крестоносцам: «Неужели наши родичи и братья пойдут без нас на мученичество и даже в рай?»
[807]. Ряд примеров можно продолжить.
Дж. Райлей-Смит классифицирует все эти случаи по трем категориям
[808]. Во-первых, в хрониках иногда называются мучениками погибшие от болезней в ходе экспедиции, и, таким образом, мы видим, что для статуса мученика необязательна смерть именно в бою. Во-вторых, это случаи, когда мучениками названы погибшие безоружными, как, например, воин, казненный сарацинами в ответ на отказ отречься от христианского Бога. И, наконец, к третьей категории относятся «мученики», погибшие непосредственно в сражениях.
С другой же стороны, если мы посмотрим на материалы, имеющие отношение к церковной пропаганде, мы увидим, что идея мученичества присутствует здесь крайне редко. Как уже отмечалось, вскользь, именно как о перспективе в случае участия в походе, а не как о случившемся факте, о мученичестве говорил папа в Клермоне, согласно версии Гвиберта Ножанского (gloriosum martirii munus), которая не принадлежит перу очевидца событий
[809]. Помимо этого, еще и Вильям из Малмсбери в пересказе папской речи в Клермоне упоминает, что погибшим крестоносцам был обещан статус счастливых мучеников (post obitum felicis martirii commertium), но нужно помнить, что эта хроника поздняя, 1120-1130-х гг
[810]. О мученичестве говорит войску епископ Адемар де Пюи в хронике Альберта Аахенского (О gens… cui contigerit hoc in prelio martyrio corona-ri), в начале перехода по Малой Азии, в битве при Никее
[811]. И на этом список заканчивается. Очень странным выглядит на этом фоне замечание К. Морриса, который утверждает, что, якобы, начиная с первого крестового похода, идея мученичества регулярно фигурировала у проповедников, хотя, казалось бы, опыт изучения источников показывает обратное: «From this time onwards crusading preachers regularly offered the stole of martyrdom to those who served in Palestine, Spain, and elsewhere, in the war against the Muslims»
[812]. Мартин Фелькл справедливо замечает, что папа Урбан II не признал ни одного павшего крестоносца мучеником официально
[813].
