Что в этой ситуации сделал Маннергейм? Всеми силами готовил страну к войне. Возникает ощущение, что возможность улучшения советско-финских отношений им даже не рассматривалась всерьез. Осенью 1938 года он потребовал принять неотложные меры по усилению боеспособности финской армии. Следующей весной на Карельском перешейке состоялись беспрецедентные по своим масштабам военные маневры, на которых отрабатывалось отражение советского вторжения. Мало того что присутствовать на маневрах были приглашены все военные атташе, кроме советского, мероприятие еще и было синхронизировано по времени с германскими и итальянскими маневрами. Если усиление армии еще можно счесть вполне адекватным шагом, то подобные вещи однозначно являлись глупой и опасной провокацией в отношении восточного соседа. Финны явно показывали, что готовятся к войне и видят своей союзницей гитлеровскую Германию.
В своих мемуарах маршал заявлял, что весной 1939 года советовал правительству проявить уступчивость и отдать Советскому Союзу в аренду острова в Финском заливе: «Я же считал, что нам тем или иным образом следовало бы согласиться с русскими, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Заметил, что острова не имеют для Финляндии значения и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе, имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении». Поскольку речь идет об устных беседах, проверить слова Маннергейма невозможно. Вполне возможно, что он, исходя из тактических соображений, призывал быть осторожнее и выждать благоприятный момент для конфликта. Однако на каждой странице в той части его мемуаров, которая посвящена концу 30-х годов, рефреном звучит: приближалась война, угроза нарастала. При одном взгляде на карту становится очевидно: речь могла идти только о войне против Советского Союза.
Сам Маннергейм выставлял себя впоследствии в роли миротворца, желавшего сближения с СССР, и обвинял правительство страны в упущенных возможностях: «Условием сотрудничества Финляндии и Швеции явилось упрочение финско-советских отношений. Правительство могло бы попытаться, вступив в переговоры со Швецией, добиться согласия Советского Союза на первый шаг в развитии общей обороны северных стран, что, судя по всему, было бы предпосылкой некоторого успеха без очень больших пожертвований. Советское правительство в принципе, возможно, и не стало бы препятствовать ориентированию Финляндии на Скандинавию, как и осуществлению Стокгольмского плана, как заверяла посол СССР в Стокгольме госпожа Коллонтай. В переговорах о требованиях Советского Союза нам удалось устранить опаснейший момент – так называемую проблему военной взаимопомощи. Финское государственное руководство свободно могло предложить новые темы для переговоров, которые могли бы послужить делу укрепления нашей безопасности, например новые формы солидарности между Швецией и Финляндией, и которые могло бы одобрить советское правительство. Опасно было терять время, поскольку период 1938–1939 годов был благоприятным для переговоров, но недолгим, ибо Советский Союз чувствовал, что западные страны отвернулись от него, а со стороны Германии исходила угроза. Но время на ожидание у нас было, его хватало, чтобы руководство страны успело осознать, что свои позиции можно укрепить и с помощью уступок и что упрямый в конце концов проигрывает». В данном случае маршал был явно крепок задним умом: после двух проигранных войн ему хотелось объяснить своему читателю, что в поражениях виноват кто-то другой.
Летом 1939 года Маннергейм, узнав о переговорах между СССР, Великобританией и Францией (последняя попытка создать общими силами некую систему коллективной безопасности, которая могла бы сдержать Гитлера), выразил по этому поводу свое сожаление. Англичане и французы, полагал он, не должны сотрудничать с большевиками, которые и представляют главную угрозу миру. Тогда же Финляндию посетил с официальным визитом глава германского Генерального штаба Гальдер. Все эти детали, безусловно, необходимо учитывать при оценке советской внешней политики осенью 1939 года.
Как и многие европейские политики, маршал просчитался. Договор между Парижем, Лондоном и Москвой действительно так и не был заключен – однако вместо него на свет появился Пакт Молотова-Риббентропа. Этот документ начисто исключал возможность советско-германского конфликта в ближайшем будущем, и поэтому его в один голос проклинали все, кто рассчитывал полюбоваться схваткой между большевиками и нацистами со стороны либо принять в ней участие на выгодных условиях. Более того, секретный протокол, о котором Маннергейм не знал, фактически отдавал Финляндию в сферу интересов Советского Союза. Фактически финское правительство потерпело крупное поражение. Его политика, одним из вдохновителей которой являлся Маннергейм, полностью провалилась и грозила обернуться для страны катастрофой весьма серьезных масштабов.
Тем временем в Европе началась Вторая мировая война, а в Москве заговорили совершенно иным тоном. Если раньше финнам предлагали договориться по-хорошему, то теперь выдвинули куда более жесткие требования. Финляндия должна была не просто заключить с Москвой договор о ненападении, но и передать Советскому Союзу часть своей территории – полосу Карельского перешейка, близкую к Ленинграду, а также отдать в аренду полуостров Ханко поблизости от Хельсинки для создания там военно-морской базы. Взамен предлагалось отдать финнам вдвое большую территорию в Восточной Карелии. Фактически выполнение этих требований означало бы существенное ограничение финского суверенитета. Однако выбор у финнов был простой: либо уступить, либо воевать.
Маннергейм в сложившейся ситуации рекомендовал правительству пойти на частичные уступки и одновременно готовиться к войне. Неизвестно, насколько серьезно он рассчитывал, что Москва удовлетворится несколькими островами в Финском заливе. Возможно, маршал просто хотел потянуть время, чтобы успеть подготовиться получше. Как писал он сам в своих мемуарах, «я выразил уверенность в том, что Советский Союз, если только пожелает, не уклонится от применения вооруженных сил для достижения своих целей. Он унаследовал панславистские идеи царской России, хотя они ныне и замаскированы идеологией Коминтерна». Стоит опять отметить ту же мысль: агрессивные большевики – продолжатели дела своих не менее агрессивных предшественников. Маннергейм с недоверием и нелюбовью относился не к Советской России, а просто к России.
В любом случае в октябре Карельский перешеек превратился в большой военный лагерь. В стране началась мобилизация. Разразившаяся вскоре советско-финская война не была неожиданностью ни для кого. Обе стороны хотели бы ее избежать, но не могли поступиться своими интересами и принципами. Итогом стала кровавая драма, затянувшаяся на несколько месяцев.
Можно ли было предотвратить эту войну? Существовал ли для финнов иной путь, который позволил бы сохранить нейтралитет и избежать как территориальных потерь, так и кровопролития? Ответ на этот вопрос остается открытым. Однако в любом случае мы можем констатировать, что объективно деятельность Маннергейма толкала страну к войне. Он не просто готовился к возможному конфликту, он считал его неизбежным. Линия противостояния с Советским Союзом была выбрана Маннергеймом и другими финскими политиками вполне сознательно. Поэтому и за последующие события они несут пусть частичную, но ответственность.
