Что же делал маршал в этой ситуации? Маннергейм вновь активно искал союзников. Англичанам и французам ближе к лету 1940 года стало совсем не до Финляндии, и единственным остававшимся вариантом были немцы. Вариант «успокоиться и дружить с Москвой», как и прежде, не рассматривался по умолчанию.
«Финляндия, несмотря ни на что, была готова лояльно приспособиться к предписаниям Московского договора и попытаться рассеять возможное недоверие к Советскому Союзу. Отказавшись от помощи Запада, мы еще раз ясно показали, что хотим оставаться вне конфликтов между великими державами, и теперь Советский Союз мог принимать во внимание то обстоятельство, что отношение западных стран к Финляндии стало более прохладным», – писал маршал в своих мемуарах. В реальности никакой реальной помощи финнам западные державы в 1940 году предоставить уже не могли. И компенсировать это Маннергейм собирался не «лояльным приспособлением» к сложившейся ситуации, а ориентацией на другого могущественного врага Москвы.
В Берлине тем временем начали понемногу готовиться к войне с «большевистскими ордами», и финны вновь оказались для Гитлера весьма привлекательными союзниками. Летом 1940 года были заключены торговые соглашения, стимулировавшие товарообмен между двумя странами. Германия в результате превратилась в важнейшего торгового партнера Финляндии. К 1941 году финны оказались в экономической зависимости от немцев. Значение этой зависимости тем не менее не стоит преувеличивать. Она не была кабальной и не ограничивала свободу выбора внешнеполитического курса страны. Все дальнейшие действия были предприняты финским руководством сугубо добровольно.
В августе 1940 года из Берлина прилетел личный эмиссар рейхсмаршала Геринга Вельтьенс и попросил разрешения организовать транзит германских военных грузов через Финляндию в Норвегию. Эмиссар был направлен напрямую к Маннергейму. После недолгих переговоров разрешение было дано. Фактически это означало размещение первых контингентов вермахта на финской территории, и Маннергейм не мог не понимать значения этого шага. Формально решение принял президент Рюти, однако маршал ни единым словом не возразил против опасной затеи и, по некоторым данным, горячо одобрил ее. По крайней мере, вернувшийся в Берлин Вельтьенс рассказывал, что Маннергейм заявил о готовности воевать с русскими до последнего человека.
Ответственным за взаимодействие с немцами Маннергейм назначил генерал-майора в отставке П. Таалвела. После беседы с маршалом тот записал в своем дневнике: «Эта неделя была судьбоносной для Финляндии. Тогда мы сделали поворот, перейдя на сторону Германии». Простая фраза перечеркивает десятки страниц мемуаров Маннергейма, на которых маршал пытается доказать, что до июня сорок первого финны не вступали ни в какие соглашения с немцами. 22 сентября 1940 года первый немецкий военный транспорт пришел в финский порт. Сразу же после этого финнам было разрешено разместить в Германии военные заказы на 150 миллионов марок, которые были выполнены в рекордно короткие (для воюющей страны особенно) сроки. В декабре, к примеру, финны получили от немцев 161 тяжелую гаубицу и 54 легкие полевые гаубицы. Также было получено около 300 противотанковых пушек, более 100 зенитных орудий и значительное число противотанковых ружей. В начале 1941 года Германия осталась единственной страной – поставщиком военной техники в Финляндию.
Сам Маннергейм в своих мемуарах оправдывал решение о предоставлении немцам права транзита тем, что страна находилась под угрозой нового советского нападения: «Каждый понимал, что интерес Германии к Финляндии в существовавшей тогда обстановке был единственной соломинкой, хотя никто не имел представления о ее прочности. В середине сентября еще не было никаких признаков, указывающих на разрыв германо-советского пакта, также не было и ясности в вопросе о том, как эти две диктатуры договорились относительно деления Севера на сферы влияния. Ход событий в последующее время, и особенно то, что нам стало известно о визите Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, убедило меня в том, что без интереса Германии и Финляндии, проявившегося в заключении соглашения о сквозной транспортировке, Финляндия уже осенью 1940 года снова могла бы стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии». Однако, что ему, бедняге, оставалось делать после двух с треском проигранных войн, как не рисовать призрачную угрозу советского вторжения, от которого-де необходимо было защитить страну? Только так можно было выдать поражение за победу.
Финнов можно понять: стремительное ухудшение советско-германских отношений давало возможность взять реванш за недавнее поражение. Вполне логично, что страна начала готовиться к новой войне – войне, в которой на ее стороне был бы могущественный Третий рейх. Не случайно в Финляндии события 1941–1945 годов получили название «Войны-продолжения».
Отечественные (и не только отечественные) апологеты Маннергейма, правда, утверждают, что именно советское руководство повинно в том, что в 1941 году СССР и Финляндия вновь оказались в состоянии войны. Дескать, Сталин сначала предпринимал по отношению к маленькой стране недружественные шаги, а 25 июня 1941 года и вовсе отдал приказ бомбить Финляндию, буквально вынудив финнов присоединиться к немцам. В этом, конечно же, нет практически ни единой крупицы правды. И в Хельсинки, и в Москве изначально понимали, что, если Германия и Советский Союз столкнутся друг с другом, Финляндия вряд ли сможет остаться нейтральной.
Имелся ли альтернативный сценарий? Да, имелся. Финское руководство могло проявить дипломатическое искусство и потребовать от Советского Союза за свой нейтралитет в войне возвращения хотя бы части потерянных территорий. В той обстановке подобная инициатива имела некоторые шансы на успех. Во всяком случае, попробовать стоило, а вот безоглядно лезть вторично на те же грабли было не лучшим вариантом. Однако в Хельсинки решили рискнуть еще раз. Осуждать ли финнов и лично Маннергейма за это, пусть каждый решает сам. Однако, как бы то ни было, уже к началу 1941 года Финляндия прочно связала свою судьбу с нацистской Германией.
В своих мемуарах Маннергейм пытался всячески отрицать этот факт, говоря о том, что финны наотрез отказывались от сотрудничества с Третьим рейхом:
«Контакты с Германией в течение осени и зимы ограничивались лишь заботами о сквозной транспортировке и перевозке грузов. Более близкого соприкосновения не установилось и тогда, когда начальник Генштаба генерал-лейтенант Хейнрихс по приглашению германского Генерального штаба в феврале – марте прочитал доклад о нашей „зимней войне“. Во время официального визита докладчика к начальнику германского Генштаба генералу Гальдеру последний мимоходом бросил мысль, что Финляндия и Германия еще раз, как и в 1918 году, могли бы сражаться вместе и что естественной задачей финской армии было бы наступление на Ленинград. Генерал-лейтенант Хейнрихс резко отверг эту мысль, выразив уверенность в том, что ни правительство, ни главнокомандующий не согласятся на такую операцию, прежде всего потому, что русские постоянно обвиняют Финляндию в угрозе этому городу. Необходимо сказать, что генерал-лейтенанту Хейнрихсу не показали ни плана „Барбаросса“, ни каких-либо сопутствующих этому плану документов.
