В начале 1944 года финское руководство решило-таки наконец установить контакты с Советским Союзом. Однако время уже было упущено. Под Курском вермахт навсегда утратил стратегическую инициативу. Блокада Ленинграда была прорвана, а затем и снята окончательно. Советские войска освободили Украину и нацелились на Балканы. В этой ситуации у Сталина не было ровным счетом никаких стимулов идти на уступки финнам. Именно он был хозяином положения. Поэтому его условия были просты: финны должны признать свое поражение и действовать соответственно.
Переданные в Хельсинки советские предложения показались финскому руководству, все еще грезившему о почетном мире, ошеломляющими. В апреле они были отклонены. Значительную роль в этом сыграл опять же Маннергейм, все еще надеявшийся непонятно на что и отказывавшийся взглянуть в глаза реальной действительности. Вместо того чтобы искать пути выхода из войны, маршал форсировал строительство оборонительных рубежей. «Мира можно было достигнуть. Если бы Маннергейм, Рюти и правительство поддержали эту позицию, то финский народ одобрил бы ее», – писал впоследствии один из ведущих финских политиков. Однако ни Маннергейм, ни Рюти не собирались уступать. После этого обе стороны стали готовиться к решающей схватке.
«После прорыва блокады Ленинграда я почувствовал беспокойство по поводу того, что основная часть наших сил дислоцировалась в Восточной Карелии. Даже после того, как оттуда была переброшена группа частей на Карельский перешеек, в Восточной Карелии насчитывалось в целом девять дивизий и три бригады, тогда как на Карельском перешейке были шесть дивизий и две бригады, включая и бронетанковую дивизию. Однако ослабить войска в Восточной Карелии означало отказаться от всей этой территории, стратегическое значение которой было очень велико и передача которой была одним из наших козырей при заключении мира. В основе этих расчетов лежала понятная сама по себе надежда, что инженерные укрепления на перешейке окажутся достаточно сильным подкреплением небольшой численности войск, находящихся там», – писал Маннергейм в своих мемуарах. При чтении этого отрывка вспоминается знакомая с детства история про ловушку для обезьян. Засунув лапу в дупло, чтобы схватить банан, обезьяна была уже не в состоянии вытащить ее оттуда. То есть, конечно, она могла освободиться, но для этого надо было отпустить банан. На такую жертву обезьяна была неспособна и поэтому грустно сидела с засунутой в дупло лапой, пока не приходил охотник. Точно так же и финны крепко держались за Восточную Карелию, с грустью ожидали прихода советского «охотника», но отпустить добычу было выше их сил.
9 июня советские войска на Карельском перешейке перешли в наступление. Это была уже далеко не та армия, которая не смогла с ходу прорвать линию Маннергейма осенью тридцать девятого. Финская оборона рухнула в считаные дни. 20 июня начался штурм Выборга. На следующий день наступление советских войск началось и в Карелии.
Маннергейм в этой ситуации выступал против всяких переговоров с противником. Надо сначала остановить русское наступление, запросив помощь у Германии, считал он. В тех условиях подобные размышления были чистой воды химерой. Германская помощь явно была бы недостаточной для того, чтобы остановить русских, но окончательно превратила бы Финляндию в подконтрольную Гитлеру территорию. Правда, спустя несколько дней маршал переменил свое решение и через Стокгольм запросил у Москвы условия перемирия. Советский ответ был прост: капитуляция. На это Маннергейм готов не был.
28 июня советские войска освободили Петрозаводск. В июле тяжелые бои развернулись на севере Карельского перешейка и в районе Питкяранты. Не менее тяжелые политические бои развернулись в Хельсинки. Перевес сторонников мира становился все более ощутимым. Президент Рюти, который от имени Финляндии заключал соглашения с Третьим рейхом, ушел в отставку. 4 августа финский парламент избрал Маннергейма президентом. Нет никаких свидетельств того, что Сталин как-то повлиял на этот выбор. Скорее речь шла о том, что человек, который пользовался в Финляндии огромным авторитетом и являлся уже несколько лет фактическим руководителем страны, взял ответственность за происходящее в свои руки. Целью был разрыв с Германией и заключение мира. Поступок, без сомнения, достойный, но к маршалу Сталину никакого отношения не имевший.
Немцы честно пытались помочь своему не слишком надежному союзнику. Как вспоминал Маннергейм в своих мемуарах, в середине лета германское командование попросило «вернуть им 122-ю пехотную дивизию и бригаду самоходной артиллерии, что указывало на их огромную потребность иметь все резервы сил в своем распоряжении. Эти обе воинские части хорошо выполняли свои задачи, в особенности бригада самоходной артиллерии, отважно участвовавшая в боях, помогая ликвидировать критические моменты в обстановке на линии Выборг – Купарсаари – Тайпале. Они отправились домой в конце июля – начале августа».
17 августа в Финляндию прилетел Кейтель – поздравить Маннергейма с избранием и заодно прощупать лояльность маршала. Новый президент встретил его холодно, прозрачно намекнув, что финны не связаны более никакими соглашениями. Параллельно он вновь отправил запрос об условиях перемирия в Москву через Стокгольм. Ответ в этот раз был еще более жестким: финны должны не только прекратить сопротивление, но и самостоятельно выставить немцев со своей территории, причем в кратчайшие, совершенно нереальные сроки. Фактически требованием Сталина было вступление Финляндии в войну против Германии. И это было условием даже не перемирия, а просто начала переговоров!
Финны могли утешать себя тем, что советская сторона не требовала безоговорочной капитуляции (об этом писал впоследствии и Маннергейм). В реальности подобные утверждения – не более чем попытка выдать нужду за добродетель. Даже в условиях безоговорочной капитуляции требования, которые пришлось бы реально выполнить финнам, вряд ли оказались бы более жесткими.
Но выхода не было. 2 сентября финский парламент одобрил начало переговоров. Отношения с Германией были разорваны, немецкому послу вручено требование убрать все части вермахта с финской территории в двухнедельный срок. Учитывая достаточно масштабную немецкую помощь летом 1944 года, которая во многом и помогла финской армии избежать полного разгрома, это было черной неблагодарностью по отношению к союзнику. Но обвинять маршала в предательстве, наверное, не стоит. Маннергейм всего лишь поставил государственную мудрость выше союзнической верности. Жаль, что эта мудрость заговорила о себе только тогда, когда советские танки вошли в Выборг, а не двумя годами раньше.
7 сентября Маннергейм отдал приказ о прекращении огня и отводе войск на линию границы 1940 года. В Берлин он отправил составленное в сентиментальном ключе послание, в котором просил Гитлера «понять и простить» его. «Память о немецких братьях по оружию в нашей стране будет жить. Ведь в Финляндии немцы были не представителями чужеземного ига, а помощниками и братьями по оружию», – писал Маннергейм. Германскую сторону все это не сильно впечатлило. Рендулич, командовавший немецкой группировкой на севере Финляндии, прозрачно намекнул на то, что немцы вовсе не собираются беспрекословно убираться восвояси. Маннергейм и рад был бы что-нибудь сделать, но никаких реальных возможностей избежать столкновения с вчерашним союзником у него не было. «Шаг, который мы были вынуждены предпринять сейчас, был мучительным. Но выбора у нас не было!» – писал маршал в своих мемуарах. Попытка воевать с немцами понарошку, не мешая им эвакуироваться, была пресечена окриком из Москвы. Немцы, отступая, в отместку фактически превратили в руины север Финляндии. Ситуация, унизительнее которой для Маннергейма сложно себе представить.
