– Я спрашивал, может, у вашей жены были разногласия с кем-то еще?
Двенадцать месяцев в году, семь дней в неделе. А вот что означает цифра девять? Он никак не мог сообразить.
– Маргарет со всеми ладила, – сообщил он. – Была в дружеских отношениях со всеми соседями. Даже слишком дружеских.
Полицейский прекратил писать и уставился на него.
– Слишком дружеских? – переспросил он.
Джон принялся выщипывать нитки из обивки на валике кресла. Как же это его достало! Полицейские – ну прямо как врачи. У них заранее заготовлено на все свое мнение, и они выколупывают из тебя слова, как изюминки из кекса, в подтверждение своей правоты.
– Я хотел сказать, она много помогала людям. Пыталась помочь им разобраться со своими проблемами.
Полицейский снова уставился в блокнот.
– Понимаю, – протянул он. – Добрососедские отношения.
Девять минут час берегут. Что ж, может, и подойдет, хотя противоречит фактам. Джон наблюдал за тем, как сотрудник полиции записывает его слова. И подивился тому, как можно в такую жару носить форму из толстого материала. Нет, определенно, управление должно снабдить их летней формой. А может, уже и снабдило. Может, это как раз и есть летняя форма, а зимняя пошита из еще более теплого материала.
– А почему вы не записываете мои показания на диктофон?
Полицейский вскинул руки, словно хотел тем самым что-то доказать.
– Вы же не под арестом, мистер Кризи. Я просто пришел задать вам несколько вопросов.
– Но на прошлой неделе я уже отвечал на все эти вопросы вашему коллеге. Констеблю полиции по фамилии Хэй. Номерной знак 7523. Так, семь дней в неделе, пятьдесят две недели в году, плюс Святая Троица.
Констебль полиции Грин перестал писать и уставился на Джона Кризи.
– Вы знакомы с констеблем Хэйем?
Полицейский молча кивнул, не сводя с него глаз.
– Тогда должны были бы знать, что я уже отвечал на все эти вопросы. В несколько другом порядке, разумеется, но я ответил на все, причем очень подробно и тщательно.
– Я ценю это, мистер Кризи. – Полицейскому, судя по всему, страшно не хотелось опускать глаза, но он все же сделал над собой усилие и перелистал несколько страничек в своем блокноте. – Недавно к нам поступил телефонный звонок, несколько телефонных звонков от… – тут он запнулся, – от «озабоченного» соседа, и сержант распорядился проверить все еще раз.
– От озабоченного соседа?
– Я не имею права называть вам его имя, мистер Кризи.
– Я вас об этом и не прошу, констебль Грин. Не хочу, чтобы вы нарушали правила.
В комнате было душно, не хватало воздуха. Джон чувствовал, как в груди его все сжалось, каждый вдох давался с трудом. Мышцы были напряжены до предела, не давали ему возможности вдохнуть полной грудью, а кончики пальцев стало покалывать. Он понимал, что происходит, но предотвратить это был просто не в силах.
– Вы говорили констеблю Хэйю, что у вашей жены не было семьи?
– Говорил.
Ему хотелось открыть окно, но он боялся повернуться к Грину спиной.
– Что вы жили в Тамворте после того, как поженились, а затем переехали в этот дом, когда ваша мать умерла?
– Все верно.
Он сомневался, что ноги выдержат его вес. Они казались ватными и какими-то чужеродными, точно кто-то отделил их от тела.
– С вами все в порядке, мистер Кризи? Вы сильно побледнели.
Он скрестил ноги, чтобы проверить, на месте они или нет.
– Просто очень жарко, – ответил он. – Воздуха не хватает.
– Позвольте мне открыть окно.
Полицейский поднялся и начал обходить мебель. Похоже, ему страшно мешала форма. Он двигался как-то неуверенно, робко и неуклюже, даже зацепил полой мундира стопку газет на подоконнике. Газеты посыпались на ковер. Интересно, подумал Джон, как эти полицейские умудряются преследовать преступников, раз они толком не способны даже поговорить с человеком в его гостиной?
Констебль полиции Грин снова уселся. На этот раз – еще ближе к краешку дивана, чем раньше.
– Так лучше? – спросил он.
Джон кивнул, хотя на самом деле никакой разницы не наблюдалось. Жара превратилась в какого-то вратаря. Ее задачей было ничего не пропустить в ворота, выстоять против всего остального мира. Запечатать всех в этом безвоздушном пространстве.
– Что-то еще, констебль Грин? – Он запустил пальцы в волосы, нащупал тонкую пленку пота на коже.
Полицейский перелистывал странички. Джон слышал, как он рассуждает о больницах, о том, что надо сохранять надежду и позитивный подход, о железнодорожных станциях и автобусных терминалах. О том, как у вполне взрослых и разумных людей порой возникает желание сменить обстановку, но затем они, как правило, возвращаются домой по своей собственной воле. И о жаре, он произнес множество слов о жаре. Джон слышал все эти уверения столько раз, что начал повторять их мысленно и сейчас, желая избавить собеседника и себя от лишних хлопот.
– Мистер Кризи?
Констебль полиции Грин снова смотрел на него. И мистер Кризи не отводил от него глаз в надежде понять, в чем состоял вопрос.
– Дом одиннадцать, мистер Кризи. Ваша жена когда-нибудь разговаривала с Уолтером Бишопом?
Джон Кризи слышал звук собственного дыхания. Интересно, слышал ли его полицейский. Джон попытался открыть рот, но стало только хуже. Жаркий воздух бился о небо, не давал словам выйти из гортани.
– Мистер Кризи?
– Сильно сомневаюсь, констебль Грин. – Джон слышал свой голос, но не понимал, как это ему удалось обрести его. – А почему вы спрашиваете?
– Да потому, что это единственный ваш сосед, кого нам до сих пор не удалось опросить. – Когда полицейский хмурился, белки его глаз скрывал прищур век. – Впрочем, беспокоиться тут не о чем, – добавил он. Но выглядел озабоченным.
– Она ушла без туфель. Вам это известно, констебль Грин?
Полицейский отрицательно помотал головой. И не переставал хмуриться.
– Это очень опасно – расхаживать по улицам в домашних тапочках. – Джон снова принялся за обивку кресла. Он слышал, как ноготь подцепляет нитки. – Очень опасно.
– Есть у вас кто-нибудь, кто мог бы побыть с вами, мистер Кризи? Ну, родственник или друг?
Джон Кризи покачал головой.
– Уверены?
– Конечно, констебль Грин. Ни в чем еще никогда не был так уверен.
Полицейский закрыл блокнот и поднялся с дивана. Опустил ручку в верхний кармашек мундира.
– Что ж, мы свяжется с вами, если что-то узнаем. А теперь я, пожалуй, пойду, ладно?
До входной двери было пятнадцать шагов. Много чего может случиться за эти пятнадцать шагов.
