– С вами все в порядке?
Ни один из них не заметил, как появился почтальон. Стоял рядом со своим велосипедом и почесывал голову острым краем конверта.
Шейла подняла глаза и скрестила руки на груди.
– Все в порядке, – ответила она.
– В полном, – добавил Брайан.
– Все просто замечательно, – пробормотала Дороти. Засунула платок за обшлаг рукава кардигана и улыбнулась.
Почтальон нахмурился.
– Вот и ладненько, – сказал он, оседлал велосипед и покатил себе дальше по улице. Колеса поскрипывали от жары, и Джон задумался: выдают им в почтовом отделении по баночке смазки или почтальоны должны покупать ее за свой счет.
Все они наблюдали за тем, как почтальон прислонил велосипед к стене у дома Уолтера Бишопа и скрылся из вида.
– Что-то новенькое, – заметила Дороти, не отрывая глаз от таблички с номером одиннадцать.
Шейла еще плотнее скрестила руки на груди.
– Разве?
– Он не из наших мест, – выдавила Дороти.
– Неужели?
Дороти досадливо прищелкнула языком.
– Да ты только послушай его гласные!
Минуту спустя почтальон появился снова, направился к своему велосипеду. В руке он по-прежнему держал конверт.
– Доставка с уведомлением? – спросила Дороти, когда он поравнялся с ними.
Почтальон кивнул.
– В доме номер одиннадцать никого. Придется вернуть на почту.
Все уставились на конверт. Толстый, из плотной белой бумаги, и Дороти вытянула шею, чтоб увидеть обратный адрес, а Джон почему-то забеспокоился.
– «Кодак»? – спросила она.
– Да, похоже, что фотографии. – Почтальон, щурясь, смотрел на пакет.
Дороти протянула руку.
– Можно я передам, если вы не против? – Она улыбалась, кончики пальцев нетерпеливо дрожали.
Почтальон колебался, затем указал на свою бляху.
– Это мне работы может стоить, – сказал он. – «Королевская почта», знаете ли. Мы на государственной службе. Как полиция.
– Полиция? – удивилась Дороти.
– Да, и пожарные тоже, – добавил почтальон.
– Пожарные? – переспросила Шейла.
Он улыбнулся, развернул велосипед. И поехал вниз по улице, поскрипывая колесами.
– Все же интересно, из-за чего весь сыр-бор? – Брайан кивнул на то место, где только что стоял почтальон.
– Фотографии, – ответила Шейла.
– Вещественные доказательства, вот что! – Дороти снова достала платочек. – И говорить тут не о чем, ясно, как божий день. Готова побиться об заклад, в этом доме он до сих пор прячет снимки бог знает чего.
– О господи. – Шейла снова привалилась к каменной кладке.
– Не знаю. Я всего этого просто не вынесу, – пробормотала Дороти. – Прямо голова идет кругом.
– А ты что думаешь, Брайан? – Джон чувствовал, как тревожно забилось сердце в груди. – Считаешь, мы все в опасности?
Брайан уставился на Джона так пристально, что тот, не в силах вынести этот взгляд, отвернулся и посмотрел на подъезд к дому Дороти Форбс.
– Думаю, если бы тогда мы приняли необходимые меры, ну, раз уж выпал такой случай, то теперь не были бы в таком дерьме. – Брайан по-прежнему не сводил с него глаз. – Думаю, если б прислушались ко мне, если б поддержали, все теперь было бы иначе.
Джон обернулся к нему.
– Но ведь ты всего-то и сказал, как это важно, держать язык за зубами.
Брайан принялся расхаживать по тротуару, засунув руки в карманы.
– Это, – многозначительно заметил он, – и есть самое главное.
– Что? – воскликнул Джон.
– Понимать, в чем разница, черт побери! – крикнул в ответ Брайан.
Джон смотрел, как Брайан переходит улицу и направляется к дому два. Вот он остановился у дома Дороти Форбс, поддел мыском туфли кусок щебенки и отшвырнул в сторону.
Там лежало сто тридцать семь таких камушков, а теперь осталось сто тридцать шесть.
Джон точно это знал. Только что пересчитал.
Шейла затворила входную дверь. Она все еще слышала, как взвизгивает и наверняка размахивает своим платочком Дороти – в точности как и в ту ночь, когда были сделаны фотографии.
Даже теперь Шейла могла отчетливо проиграть все в памяти. Точно фильм, который она извлекала в особых случаях. В тех случаях, когда ей хотелось убедить себя, что все они невиновны, что поступили так с самыми лучшими намерениями. Ведь следовало подумать о детях. Правда, Кейти тогда у нее еще не было, но была Лайза, а мать всегда должна подавать детям пример. Слава тебе господи, миновали времена, когда орудием воспитания был ремень. Детей надо было учить, как выживать, показывать им, как избежать искушения и синяков, а также мужчин, намеренных использовать их в своих низменных целях.
Таких мужчин, как папочка Лайзы.
Таких, как Уолтер Бишоп.
Если не она подаст пример своим детям, то кто? И дело тут не просто в похищении ребенка. Все остальное тоже играет роль. То, как он оглядывал тебя, разбирал, словно по косточкам, когда ты проходила мимо. В том, как пряди седых волос падают ему на плечи, в том, как до блеска вытерт и засален его пиджак. В самой его наружности. А потом еще и эти фотографии. Они стали последней соломинкой. Да ребята вообще бы туда не сунулись, если б Уолтер не похитил ребенка. Тут все и началось, как цепная реакция. Тогда все они были еще мальчишками, и ничего плохого на уме у них не было. Она это точно знала, стоило на них только посмотреть.
2 декабря 1967 года
В хозяйственных сумках, которые Шейла несет домой, бренчит и позвякивает. Как она ни старается выпрямить руки, как ни старается держать их подальше от тела, они звенят, точно церковные колокола, выдавая ее с головой.
Впрочем, никто этого не слышит, кроме Лайзы. Субботний день, улицы опустели, все обедают, поедают сейчас фасоль на тостах, опустошают банки с супом, от разогретой еды валит пар – это хоть как-то компенсирует установившийся к началу декабря легкий, но кусачий морозец.
– А что у нас будет на ленч? – спрашивает Лайза. На ней пальто с капюшоном и застежкой на деревянных пуговицах. Пальто стало маловато в плечах, и Шейла сомневается, что дочка сможет проходить в нем до конца зимы.
– Что еще за «ленч» такой? – сердится Шейла. – А где нормальные слова, «обед» и «чай»?
– У шикарных людей принято говорить «ленч».
– Может, и так. Но что ты, шестилетняя соплячка, знаешь о настоящем шике?
Лайза не отвечает. Вместо этого начинает волочить ноги по тротуару.
– Не шаркай. Ботинки совсем новые.
