– И чем именно занимались эти дети, что вам понадобилось собрать на них доказательства? – спрашивает полицейский.
– Вандализм, сержант. – Уолтер указывает на клумбу с затоптанными цветами, на деревья с поникшими и обломанными ветками. – Вторжение на частную территорию.
Полицейский оборачивается к Коротышке, который все еще цепляется за отца.
– Мистер Бишоп утверждает, что ты со своими дружками вторгся на его частную территорию. Есть что сказать по этому поводу?
Коротышка пытается спрятаться в спасительной тени родителя, но не получается. Его отец отошел на несколько шагов и скрестил руки на груди. Мальчик смотрит на Уолтера Бишопа, тот так и сверлит его взглядом. Этот взгляд Шейле доводилось видеть и раньше, от него прямо мурашки бегут по спине.
– Мы играли в футбол. – Голосок у Коротышки звучит еле слышно, точно издалека. Все напрягаются, чтобы расслышать. – Ну, и мяч перелетел через ограду. Мы зашли в сад, чтобы его забрать. Вот и все. Больше мы ничего не делали.
Глаза у Коротышки на мокром месте, широко раскрытые и испуганные. Шейла смотрит на его отца. Крупный мужчина с грубыми быстрыми руками, крепкий и поджарый. Уж он-то поубавит самоуверенности этому Уолтеру Бишопу.
– Они просто играли в футбол. Это же мальчишки. Я сама все видела, из окна.
Шейла слышит собственный голос прежде, чем понимает, что слова эти принадлежат ей. Голос какой-то ломкий, неуверенный, вот-вот сорвется.
С краю в толпе она замечает Эрика Лэмба. Он не сводит с нее глаз, прислушивается к каждому слову.
– Так вы были свидетелем всего этого? – Полицейский смотрит на Шейлу, затем переводит взгляд на Уолтера Бишопа. – И утверждаете, что мальчики ничего плохого не делали?
– Ничего плохого. – Шейла не сводит глаз с Коротышки. Тот дрожит, хоть и находится в самой гуще толпы, где не так уж и холодно.
– У меня есть права, – вступает Уолтер. – Я могу фотографировать кого угодно и что угодно. Это не преступление. Сами увидите, когда фотографии будут проявлены. Увидите, чем они занимались у меня в саду.
– Давайте тогда посмотрим на вашу камеру.
Уолтер исчезает за дверью. Полицейский ждет.
Но вот он выходит и протягивает фотоаппарат сержанту.
– Вот, все здесь. Сразу поймете, что они вытворяют, эти хулиганы. Их следует наказать. Устроить им хорошую порку, сержант. Вот что им надобно.
Слова о суровом возмездии так и лились изо рта Уолтера Бишопа, пока полицейский осматривал его камеру. Первый полицейский глядел прямо перед собой, ремешок от шлема впился в подбородок, губы плотно сжаты, взгляд полон решимости.
– А какое наказание, по-вашему, должно ждать матерей, которые оставляют своих детей без присмотра, мистер Бишоп? – спрашивает сержант.
Уолтер замолкает. Шейла видит на его проборе полоску пота, проступившую у самых корней волос.
– Такого рода людям нельзя разрешать быть родителями, – отвечает он. – Детям нужна твердая рука. Они должны понимать, кто в доме главный.
В последних рядах толпы слышны крики. Там начинается какая-то возня, толчея.
Второй полицейский вскидывает руку. Это останавливает разгневанных людей. По крайней мере, на время.
– Так, значит, все доказательства здесь, верно? – Сержант вертит камеру в руке.
– Все, что необходимо, чтобы арестовать этих людей, сержант.
Полицейский жмет на задвижку с обратной стороны камеры.
– О, пожалуйста, не трогайте! – Уолтер протягивает руку. – Если откроете, то пленка может…
Полицейский все же открывает.
– Бог ты мой, – говорит он. – Нет, вы только посмотрите, чем приходится заниматься.
– Снимки еще можно спасти. Если вы отдадите аппарат мне.
Уолтер пытается забрать камеру, но полицейский переворачивает ее, и на дорожку высыпается все содержимое.
– Ой, до чего ж я неуклюжий, руки-крюки! – Он втаптывает пленку в землю краем подошвы. – Похоже, мы никогда так и не сможем ознакомиться с вашими доказательствами, да, мистер Бишоп?
Уолтер смотрит на раздавленную катушку с засвеченной пленкой.
– И что вы мне прикажете с этим делать? – спрашивает он.
Полицейский придвигается так близко, что дышит прямо Уолтеру Бишопу в лицо.
– Я посоветовал бы вам обращать поменьше внимания на чужих детей. – Он отрывает глаза от земли. Взгляд медленно ползет снизу вверх. Поношенные туфли, пиджак в сальных пятнах, растрепанные пряди желтоватых волос. – И уделять больше внимания своему внешнему виду.
Толпа колышется в нерешительности. Потом все начинают понемногу расходиться. Люди окидывают напоследок Уолтера гневными взглядами, грозят разобраться. Коротышка то и дело оглядывается через плечо, отец ведет его за руку.
Эрик Лэмб переходит через дорогу. Приближается к Шейле, руки глубоко засунуты в карманы.
– Это нужно сделать, – говорит она. – Даже не начинай…
Он молчит.
– Если полиция и городской совет ничего не могут предпринять, люди должны все взять в свои руки. – Шейла смотрит на дом номер одиннадцать. – Кто-то должен от него избавиться.
Эрик по-прежнему не произносит ни слова.
– Кто-то пострадает, Эрик.
– О, я в этом не сомневаюсь. Не сомневаюсь ни на секунду.
– Но разве это тебя не беспокоит? – Она плотнее запахивает кардиган на груди. – Что какой-то выродок с нашей улицы фотографирует чужих детей?
– Конечно, беспокоит, Шейла. И я знаю, ты до сих пор переживаешь за Лайзу. Вот только не знаю, как лучше провернуть все это дельце.
Шерстяные волокна кардигана царапают шею, она чувствует, как раздраженная кожа начинает краснеть.
– А разве есть какой другой выход? – спрашивает она. – Все мы просто обязаны что-то предпринять.
– Охота за ведьмами?
– Если понадобится, Эрик, то да. Чертова охота за ведьмами.
Он задумывается, втягивает ртом холодный декабрьский воздух.
– С этой охотой на ведьм одна проблема, – говорит он.
– Интересно, какая же?
Он отвечает ей прежде, чем развернуться и зашагать к дому:
– Не всегда ловится именно ведьма.
Шейла смотрит на дом номер двенадцать. Лайза у окна, машет ей рукой, за спиной у нее Дороти Форбс, вся раскраснелась от тревоги и любопытства.
Шейла крутит пояс от кардигана в пальцах. То в одну сторону завернет, то в другую, а потом туго затягивает на талии.
Дом номер четыре, Авеню
9 июля 1976 года
Мать Тилли продержала ее в постели три дня.
