Дом номер четыре, Авеню
18 июля 1976 года
На улице стоял фургон для перевозки мебели. Мотор на дизельном топливе выкашливал черный дым из выхлопной трубы. Я слышала, что в кабине играет музыка, видела спирали сигаретного дыма, тянущиеся из открытого окна.
Пока мы спали, душная июльская ночь плавно перешла в чудесное утро, ясное и безветренное. По краям неба танцевали маленькие облачка, а где-то высоко над нашими головами выводил трели черный дрозд – так сердечно и проникновенно, что я не понимала, почему весь мир не остановился послушать его песню.
Мы с Тилли сидели на ограде возле моего дома, с шербетными леденцами и ощущением радостного предвкушения, ну, прямо как зрители в кинотеатре. Солнце грело наши босые ноги, и мы вытягивали их навстречу дню.
– Нет. – Я отгрызла кусочек лакричного леденца, и шербет начал таять на языке. – Не думаю, что еще долго.
Фургон стоял рядом с домом номер четырнадцать вот уже сорок пять минут, и все это время мама маячила в кухонном окне, делала вид, что протирает стекла.
Я спросила, не хочет ли она посидеть рядом с нами, но она ответила:
– Нет у меня времени на такие глупости, дел полно. – И продолжала притворяться.
– Как думаешь, а дети там будут? – спросила Тилли.
Я уже в четвертый раз ответила ей, что не знаю. И просто продолжала сосать леденец, постукивая пятками о камни. Миссис Дейкин загорала у себя в саду с открытыми глазами, миссис Форбс в шестой раз за последние полчаса выходила во двор к мусорному баку. Вся наша улица застыла в напряженном ожидании.
Машина прибыла то ли в 11.08, то ли в 11.09 (на моих часах отсутствует одно деление, так что точнее сказать не могу). Длинный, похожий на металлическую сигару и такой большой автомобиль, что припарковаться у дома номер четыре он смог только со второго захода. Распахнулась дверца со стороны пассажира, затем – водительская дверца, ну, а уж затем открылась дверь в задней части салона. Я так засмотрелась, что забыла вынуть леденец изо рта.
Поначалу мне показалось, что из машины вылезает нечто золотое, зеленое и сапфирово-синее. Затем я поняла, что это ткань, и не просто ткань – чьи-то одежды. И что эти многочисленные складки и драпировки обернуты вокруг самой красивой женщины, которую мне только доводилось видеть. Она улыбнулась нам и махнула рукой, и мужчина, который встал с водительского сиденья (он был одет в белую рубашку и самые обычные брюки), тоже улыбнулся и махнул нам. А потом из задней дверцы пулей вылетел маленький мальчик и принялся бегать по лужайке.
– О боже ты мой! – воскликнула Тилли. – Индийцы!
Я вынула леденец изо рта.
– Ну, скажи, разве не здорово?
Через изгородь было видно, как мусорный бак миссис Форбс опрокинулся на дорожку, а откуда-то издалека донесся звон битой посуды.
– Дело совсем не в том, – ответила мама (я бы сказала вам, сколько раз она говорила это, но сбилась со счета).
– Тогда в чем же? – спросила я.
– Им могут не понравиться непрошеные гости. У них наверняка свои обычаи.
– Потому что они индийцы?
– Дело не в том.
– Но ведь ты испекла торт, – сказала я.
– А, это. Но торт, он для кого угодно.
– А еще там наверху сахарной глазурью выведено: «Добро пожаловать».
Тут мама неожиданно заинтересовалась «ТВ таймс».
– Ладно, тогда схожу сама.
– Даже не думай! – Мама отложила газету на подлокотник кресла. – Ну хоть ты скажи ей, Дерек.
До сих пор отец не принимал в разговоре никакого участия. Сидел, забившись в угол дивана, читал книжку, и никто не обращал на него внимания. Он сказал: «ну», «возможно» и «если» и снова погрузился в молчание.
Мама смотрела на него многозначительно и с укоризной. Глаза ее просто кричали.
К счастью, этот безмолвный крик прервал звонок в парадную дверь. Мы никогда не пользовались этой дверью, она служила скорее для украшения. Мы даже не знали, можно ли ее вообще открыть и закрыть, и секунду-другую просто сидели и переглядывались.
Потом отец вскочил и все мы тоже. Он воевал с входной дверью какое-то время, потом велел нам отойти, поднажал плечом – и дверь распахнулась. На пороге стояли красивая леди, ее муж в простой одежде и мальчик, который носился как пуля.
– Привет, – сказала я.
Мама пригладила волосы и поддернула брюки. Отец просто улыбнулся.
– Привет и вам, – сказала красивая леди.
– Я так рада, что вы индийцы, – ляпнула я (вообще-то я собиралась сказать «входите, пожалуйста», но выдала фразы не в том порядке). Красивая леди и ее муж засмеялись, и через пять минут все сидели рядком на диване в гостиной.
Красивую леди звали Аниша Капур, ее мужа – Амит Капур, а маленького мальчика – Сахид. Их имена показались мне экзотичными и прекрасными, как драгоценные камни, и я без конца мысленно повторяла их.
– Очень мило с вашей стороны, – сказала мама. Ей только что вручили коробку конфет. Аниша Капур называла это конфетами, но на самом деле угощение больше походило на печенье, какое-то совершенно необыкновенное.
– А я испекла вам торт, – сказала мама.
– Но вообще он для всех сгодится, – вставила я.
Мама выразительно покосилась на меня.
– Как это мило, что вы зашли, мы как раз собирались навестить вас и поприветствовать.
Теперь уже я покосилась на нее.
– Мы хотели бы познакомиться со всеми соседями, – сказал Амит. – Ведь это очень важно – поддерживать дружеские отношения со всеми соседями, чувство общности, не так ли?
– О, да, да, – в один голос ответили мои родители.
– И чувствовать себя частью общины? – добавил Амит.
– О, это определенно, определенно, – сказали мои родители.
Я задумалась: что же это такое – чувство общности? Может, оно сводилось к долгому пребыванию Шейлы Дейкин в кладовой или таилось в одиночестве Эрика Лэбма в сарае? Может, оно сидело рядом с Мэй Рупер на ее заваленном вязаньем диване или внедрилось в облупленную краску оконных рам в доме Уолтера Бишопа? Может, оно присутствовало везде и повсюду, но мне пока что не удалось его обнаружить.
– Я очень рада, что вы стали нашими соседями, – сказала мама. – Это привнесет новые цветовые оттенки…
Отец поперхнулся печеньем.
– Я совсем не это имела в виду, – поспешила добавить мама. – Просто хотела сказать, это как-то разнообразит наш мир, сделает его более ярким. Я имела в виду…
Аниша рассмеялась.
– Я поняла, что вы имели в виду.
Я слышала, как папа пытается откашляться на кухне, куда пошел поставить чайник.
