Миссис Мортон бормочет нечто вроде «прошу прощения» и пытается обогнуть хозяйственную сумку Дороти, большую клетчатую и на колесиках.
– Достойные были похороны, – говорит Дороти и слегка смещается влево. – Прошли почти идеально.
На передних зубах миссис Форбс отпечаток мандариновой помады. Губы быстро двигаются, выплевывая слова, и от этого оранжевого отблеска рябит в глазах.
– Эта ужасная накладка между псалмом двадцать три, когда вдруг заиграл орган. Помнишь?
Она в ловушке, застревает между клетчатой тележкой на колесах, входом в магазин и «мандариновым» сочувствием Дороти Форбс.
– Просто в шоке. Безобразие. Не знаю, что и думать, – говорит Дороти.
– Ты уж извини меня…
– А ты ее знаешь?
– Мне надо бы…
– Гарольд говорит, она не из местных.
– Но мне правда надо…
– Наверное, они с Эрнестом были очень близки? Она так убивалась.
– Мне нужно кое-что купить, – решительно говорит миссис Мортон. – Вот здесь. – И проскальзывает в дверь магазина, оставляя все вопросы по ту сторону, видит через стекло, как разочарованно вытягивается физиономия Дороти.
Магазин товаров для детей.
Она никогда не бывала здесь прежде. Пахнет шерстью и махровой тканью для полотенец – чистый неиспорченный запах без всяких примесей. Так может пахнуть только от младенцев. Девушка за прилавком поднимает на нее глаза и улыбается. Она совсем молоденькая, слишком молода, чтобы иметь ребенка, но миссис Мортон знает, что давно потеряла способность судить о чьем-либо возрасте. Ее «барометр» сломался со временем и калиброван лишь устоявшимися представлениями о самой себе. Девушка возвращается к работе, складывает какие-то вещички в стопку. Она не смотрит на миссис Мортон заинтересованным взглядом. В ее глазах нет ни сочувствия, ни одобрения, ни осуждения. Наверное, витает мыслями где-то далеко-далеко. Или же слухи так и не смогли пробиться сквозь все эти стопки подгузников и пеленок.
Беатрис Мортон оглядывает полки. От каждой так и веет комфортом. Все здесь предназначено для успокоения, завертывания, баюканья. Даже цвета успокаивающие: нежно-голубой, бархатисто-розовый и мягкий, слегка размытый абрикосовый. Настоящий оазис среди людской суеты. Возникает ощущение, что все рано или поздно пройдет; чувство покоя прячется в складках пледов и одеял, между косичками умиротворяющего вязания.
– У вас очень красивый магазин, – говорит она. Впервые за последние две недели она заговорила о предмете, никак не связанном со смертью.
Девушка снова поднимает на нее глаза и улыбается.
– Здесь так тихо, – продолжает миссис Мортон. – Так спокойно.
Девушка продолжает складывать вещи. Укладывает одеяльца в прозрачные пластиковые пакеты, они издают тихое шуршание.
– Само собой. Младенцы – самые спокойные люди на земле, если, конечно, не плачут.
В голосе отчетливо звучит ирландский акцент.
– А вы не из наших краев?
Девушка улыбается между складками одеяла. Улыбка натянутая.
– Нет, – отвечает она. – Я аутсайдер.
– На вашем месте я не стала бы называть себя аутсайдером.
Девушка поднимает глаза. В них танцуют насмешливые искорки.
– А ведь так и есть. В этих краях людей почему-то всегда возбуждает нечто выходящее за рамки ординарного.
– Что ж, это верно. – Миссис Мортон сворачивает в следующий проход. На полках мотки шерсти, сложенные пирамидами, целые ряды образцов рисунков для вязания. Рисунки для всех мыслимых и немыслимых предметов одежды, в которых может нуждаться новорожденный.
– Поэтому мне и нравится общаться с детьми, – произносит девушка. – Они видят только тебя. Их не интересует, что происходит с вами.
Миссис Мортон не так уж часто доводится общаться с детьми. Но нескольких она знает. К примеру, Лайзу Дейкин, но девочка теперь почти все время проводит в школе и постепенно превращается в уменьшенную копию Шейлы. Грейс Беннет, должно быть, около года. Она часто видит Грейс с мамой на прогулке в городе, и они останавливаются, болтают, проводят какое-то время вместе, но Сильвия выглядит такой вымотанной, словно только что проснулась. Миссис Мортон рассматривает один из образчиков для вязанья. На нее смотрят несколько младенцев. Головки круглые и гладкие, как яйца, глазки ясные, простодушные. Вот что ей нужно. Глаза, в которых бы не читался приговор. Человек, который бы не лез в душу. Если б она могла проводить больше времени с человеком, который не будет смотреть на нее и видеть только глупую старую женщину, возможно, тогда она бы смогла вспомнить, какой была прежде.
– Ищете что-то особенное? – спрашивает девушка. – Может, подарок?
Миссис Мортон оборачивается на рисунки.
– Да, – отвечает она. – Именно это мне и нужно. Подарок.
– Для кого? Мальчика или девочки? Возраст?
– Для девочки. Ей скоро годик. – Она подходит к прилавку, мимо взирающих на нее с тихой укоризной полок. – А зовут ее Грейс.
Она выходит из магазина с мягкой игрушкой – слоником. У него большие кремовые уши с бархатной оторочкой и очень грустные глаза-пуговки. Она прячет слоненка в сумку, под пакеты с фунтом помидоров и капустой – из страха, что кто-то увидит и сочтет, что она окончательно и бесповоротно тронулась умом.
Колокольчик над дверью звякнул, когда она уходила.
– До свиданья, миссис Мортон. Всего хорошего, – говорит девушка за прилавком.
Она хмурится и собирается что-то ответить, но девушка уже занята работой.
Городок погружен в сонную послеобеденную тишину. По дороге домой она никого не встречает. Просто благословение господне, можно спокойно смотреть перед собой, а не вниз, на собственные ноги. Она разглядывает деревья, тронутые ноябрьскими холодами, роняющие последние листья, которые напоминают детские ладошки. Осталось всего несколько дней до наступления зимы – зима соберет все свои юбки и покрывала и окутает вечера темнотой; последний раз можно увидеть белые как мел облачка на голубом фоне и яблочно-зеленые лужайки, скоро ворвутся первые морозы и сотрут все это.
Улица тиха, окна смотрят тупо и равнодушно. Люди работают, или едят, или проводят время где-то еще и за другими занятиями. Миссис Мортон проходит мимо домов незамеченной. Проходит мимо дома Шейлы Дейкин; игрушки Лайзы разбросаны по траве, точно раненые пехотинцы, ветер раскачивает хлипкую калитку, и она щелкает задвижкой. По другую сторону дороги расположен подъезд к дому Дороти и Гарольда. Там царит тишина, дорожка подметена аккуратно, почти все мелкие камешки и мусор сдались под напором метлы еще до того, как начало темнеть.
Она останавливается рядом с домом Грейс – завязать шнурок на ботинке. Завязывая, поднимает на миг глаза и оглядывает всю улицу. Интересно, заметил ли кто-нибудь ее, наблюдает ли сейчас через затененное стекло. Но у каждого окна выражение непроницаемое, точно это лицо игрока в покер.
