— Когда клиенты платят наличкой, я не всегда использую кассовый аппарат. Откладываю деньги на черный день. И если возникают какие-то непредвиденные траты, мне не приходится выводить деньги из бизнеса.
— Понятно.
Наверное, я должна бы ощущать угрызения совести, но, насколько я могу судить, от этого мелкого мошенничества никто не страдает. Мелисса ведь не владелец мировой розничной сети, уклоняющийся от оплаты налогов и выводящий деньги на оффшорные счета. Она мелкий предприниматель и пытается свести концы с концами, как и все мы.
— Это выгодно не только мне, понимаешь. — Судя по лицу Мелиссы, она жалеет, что рассказала мне. Волнуется, что я буду ее осуждать. — Джастин тоже не теряет деньги на налоги, а значит, может что-то откладывать.
Я тронута тем, что она и об этом подумала.
— Полагаю, это ты ему намекнула, что стоит часть зарплаты отдавать на дом?
— Ну, может, мы парой слов и перекинулись… — Она невинно смотрит на меня, и я улыбаюсь.
— Спасибо. Хорошо, что он наконец-то начал вести себя ответственно. Ты не волнуешься, что кто-то донесет на тебя в налоговую? — Я вспоминаю о своей роли бухгалтера. Волноваться нужно не только Мелиссе. Если ее поймают, мне тоже придется несладко.
— Об этом знаешь только ты.
— О чем? — Я ухмыляюсь. — Ладно, пойду-ка я переоденусь. Пропотела вся. — На мне все те же пижамные штаны и футболка, в которых я спала сегодня, и я вдруг явственно чувствую запах болезни. — А я сегодня встречусь с новым парнем Мелиссы, или, как она утверждает, ее режиссером. Он заедет за ней перед репетицией.
— Парнем?
— Ну, она его так не называет, но я же знаю свою дочь. Она познакомилась с ним только в понедельник, но могу поклясться, с тех пор у нас не было ни одного разговора, в котором не упоминалось бы его имя. Айзек то, Айзек се. Влюбилась по уши. — Я слышу шаги на лестнице и умолкаю.
Через мгновение в кухню входит Кейти — в зеленых узких джинсах с разводами и золотистом свитере со стразами.
— Ого, как ты сегодня нарядилась!
Мелисса встает и обнимает Кейти. У той мгновенно задирается свитер, стоит поднять руки.
— О, твой знаменитый куриный бульон! Еще осталось?
— Полно. Так, я тут слышала об Айзеке… — Мелисса произносит его имя с нажимом, и Кейти подозрительно смотрит на меня.
Я молчу.
— Он отличный режиссер, — сдержанно отвечает Кейти.
Мы ждем, но она не попадается на эту уловку.
— И могу я полюбопытствовать, сколько он тебе платит? — Мелисса, как всегда, проявляет деловую хватку. — Я знаю, что подобные выступления много денег не приносят, но это хотя бы позволит окупить твои репетиции?
Ответом ей служит весьма красноречивое молчание.
— Ох, Кейти, я думала, это настоящая работа!
— Это и есть настоящая работа. Нам заплатят после гастролей, после вычета расходов на печать билетов и оплату аренды.
— Значит, вы поделите доход? — уточняет Мелисса.
— Именно.
— А если дохода не будет?
— Ну вот, опять ты за свое! — напускается на меня Кейти. — Может, сразу скажешь, что я полное ничтожество, мам? Что никто не придет посмотреть мою пьесу и мы потеряем все деньги… — Она осекается, но уже слишком поздно.
— Какие деньги? Поделить доход — это я еще в какой-то мере могу понять, только не говори мне, что ты действительно дала деньги какому-то парню, с которым только познакомилась!
— Я, пожалуй, пойду. — Мелисса встает. — Удачи с ролью, Кейти.
Она сурово смотрит на меня — мол, мне не следует быть с Кейти слишком строгой — и уходит.
— Какие деньги, Кейти? — не отстаю я.
Она ставит тарелку бульона в микроволновку и включает подогрев.
— Мы разделили расходы на аренду зала для репетиций, вот и все. Все скидывались.
— Это обдираловка какая-то.
— Ты ничего не знаешь о том, как устроен театр, мам!
Мы обе уже кричим, так сосредоточившись на попытке донести свою точку зрения, что не слышим, как в замке поворачивается ключ. С тех пор как я заболела, Саймон возвращается домой с работы раньше обычного.
— Я смотрю, тебе лучше, — сдержанно улыбается он, когда я замечаю его в дверном проеме.
— Немного, — упрямо отвечаю я.
Кейти ставит тарелку на поднос — видимо, собирается поесть у себя в комнате.
— Когда Айзек зайдет за тобой?
— В пять. И я не приглашу его в дом, если ты собираешься говорить о том, как мы делим деньги.
— Не буду, обещаю. Я просто хочу с ним познакомиться.
— Я кое-что тебе принес. — Саймон вручает Кейти небольшую пластмассовую коробочку.
Отставив поднос, Кейти заглядывает внутрь. Оказывается, Саймон купил ей сигнализацию нападения — в случае опасности нужно нажать на кнопку, и включается громкая сирена.
— Их продавали в магазине на углу. Не знаю, насколько хорошо такие штуки работают, но я подумал, что ты можешь держать эту сигнализацию под рукой, когда идешь домой от метро.
— Спасибо, — говорю я.
Я знаю, что Саймон купил эту штуку, чтобы успокоить меня, а не Кейти. Чтобы я не волновалась, когда она поздно возвращается домой.
— А когда вы начнете продавать билеты на «Двенадцатую ночь», солнышко? — Я пытаюсь оправдаться после конфликта. — Потому что мы хотим сидеть в первом ряду, верно, Саймон?
— Конечно.
Он действительно так думает, и не только потому, что речь идет о Кейти. Саймону нравится классическая музыка, театр и авангардные джазовые концерты, о которых нигде толком и не прочитаешь. Он был потрясен, узнав, что я никогда не видела «Щелкунчик», отвел меня в театр и все время поглядывал на меня, будто проверяя, нравится мне или нет. Было интересно, но все-таки мюзикл «Мамма миа!» лучше, как по мне.
— Не знаю, я спрошу. Спасибо. — Это она говорит Саймону.
По-моему, она видит в нем что-то вроде единомышленника. Вчера он помогал ей репетировать роль и они бурно обсуждали смысл, скрытый в пьесе.
«Ты заметила, как она воспринимает наряд в символическом смысле? “Наряд, я вижу, ты одна из пагуб”
[6], — говорил Саймон. «Да! — соглашалась с ним Кейти. — И до конца остается непонятным, кто есть кто на самом деле!» Я тогда переглянулась с Джастином — редкий момент тайного единодушия.
На нашем первом свидании Саймон сказал мне, что хочет стать писателем.
«Но ты ведь этим и занимаешься, верно?» Помню, я тогда совсем запуталась. Когда мы познакомились, он сказал, что работает журналистом.
