— Да.
— Так…
— Мне много чего хотелось бы знать, — твердо сказала Люсинда. — Государственные тайны, пин-код от кредитки Билла Гейтса, номер мобильного Джорджа Клуни… Это не означает, что знать об этом — правильно.
— Даже если это вопрос жизни и смерти? Или изнасилования?
Полиции удалось установить, что насильник Лекси следил за ней несколько недель. Скорее всего, с начала семестра. Именно он оставлял цветы под ее дверью и записки в ее почтовом ящике. Друзья отмахивались от ее жалоб и смеялись, мол, у нее появился тайный поклонник. Когда полиция спросила, не заметила ли Лекси, что кто-то следит за ней, она рассказала о том вечере вторника, когда она шла домой после закончившейся в 16.00 лекции. Тот же парень, прислонившийся к стене библиотеки и слушавший музыку, то же чувство, что за ней следят, хруст ветки под чьей-то ногой, когда она свернула в парк, чтобы срезать путь. Полиция тогда признала, что она — не единственная студентка, пожаловавшаяся на слежку. У них уже было несколько отчетов о подозрительных обстоятельствах. Но ничего конкретного.
Люсинда остановилась и посмотрела на Келли.
— Вы же слышали, что сказал Ник. Ограничение информации — это наш лучший шанс найти того, кто создал этот веб-сайт. Как только мы его поймаем, остальное будет куда легче.
Келли была разочарована. Она надеялась, что Люсинда примет ее сторону и воспользуется своим влиянием, чтобы инспектор передумал. Люсинда заметила ее выражение лица.
— Вы можете не соглашаться с его решением, но он ваш босс. Если не хотите с ним ссориться, играйте по правилам.
Они вместе сели на электричку Северной линии, и разговор перешел на более безопасные темы, но к тому времени, как Люсинда сошла на станции «Юстон», Келли уже приняла решение.
Правила создаются для того, чтобы их нарушать.
Глава 18
Я еще иду домой от станции метро, когда Саймон звонит мне от сестры. Говорит, что, наверное, был в подземке, когда я ему звонила, и только что получил мое сообщение на автоответчик.
— Я вернусь домой пораньше. Энджи завтра рано на работу, поэтому я уеду сразу после ужина.
— Как прошел день на работе?
Я задаю ему этот вопрос каждый вечер, но, наверное, Саймон слышит что-то в моем голосе и некоторое время молчит. Будет ли этого достаточно, чтобы он рассказал мне правду? Рассказал, что скрывает от меня?
Нет.
— Неплохо.
Я слушаю, как Саймон лжет мне, рассказывает какие-то подробности о парне, сидящем за соседним столом: мол, тот чавкает и полдня болтает по телефону с подружкой. Я хочу остановить Саймона, сказать, что мне известно о его лжи, но я не могу подобрать слова. Более того, я до сих пор не могу поверить в то, что это правда.
Ну конечно же, Саймон работает в «Телеграф». Я видела его стол. По крайней мере видела фотографию его стола. Саймон прислал ее мне вскоре после того, как мы начали встречаться.
«Я соскучился. Что делаешь? Думаю о тебе».
«Я в супермаркете», — ответила я и прислала ему фотографию ряда с замороженными продуктами, рассмеявшись прямо посреди «Сайнсбери».
У нас это стало традицией — один присылал аббревиатуру «ЧД?» («Что делаешь?»), а второй отвечал фотографией того, что находилось прямо перед ним. Людный вагон метро, сэндвич, нижняя сторона зонтика, под которым я плелась на работу под дождем. Фотография — как окошко в наши жизни, в дни, проведенные в разлуке.
«Я видела его стол», — повторяю себе я. Видела огромное офисное пространство с множеством мониторов, видела эмблему «Скай Ньюс» на экране, видела стопки газет.
«Ты видела какой-то стол, — говорит голос в моей голове. — Это мог быть чей угодно стол».
Я гоню от себя такие мысли. Что я себе вообще думаю? Что Саймон присылал мне фотографию офиса, в котором даже не работает? Или что он скачал эту фотографию из Интернета? Глупости, да и только. Должно быть какое-то объяснение случившемуся. Может, его имя случайно пропустили в базе данных. Или секретарша некомпетентна. Или это розыгрыш. Саймон не стал бы меня обманывать.
Верно?
Я перехожу дорогу и направляюсь к кафе Мелиссы. Я знаю, что скоро закончится смена Джастина, и вижу, как они с Мелиссой сидят за столом, заполняя какие-то документы, их головы почти соприкасаются. Когда я вхожу, Мелисса вскакивает и чмокает меня в щеку.
— Ты пришла как раз вовремя! Мы спорим о рождественском меню. Чем заправлять бутерброды с индейкой, клюквенным соусом или луковым с шалфеем? Убирай меню, Джастин, закончим завтра.
— И клюквенным, и луковым. Привет, солнышко!
Джастин собирает бумаги в стопку.
— Я тоже так сказал.
— Потому что вы не рассчитываете прибыль, — возражает Мелисса. — Нужно класть в бутерброды либо луковый, либо клюквенный соус, а не оба.
— Я думала, мы могли бы прогуляться домой вместе, — говорю я Джастину, — но ты, похоже, занят.
— Идите, — отпускает нас Мелисса. — Я сама все закрою.
Мой сын снимает передник и вешает его за стойку, готовясь к завтрашней смене. Когда мы идем домой, я беру Джастина под руку. В груди у меня холодеет, когда я вспоминаю уверенность в голосе секретарши «Телеграф»: «Никакой Саймон Торнтон у нас в редакции не работает».
— Саймон когда-нибудь говорил с тобой о своей работе?
Я стараюсь спросить как будто невзначай, но Джастин изумленно поворачивается ко мне, будто я предложила ему поболтать с Бисквитом.
Неприязнь Саймона и Джастина — как слон в посудной лавке. Мы все стараемся игнорировать этот факт, надеясь, что однажды все как-то само собой уладится.
— Ну, он как-то сказал, что мне никогда не устроиться на такую работу без должной квалификации. Очень мило с его стороны.
— Уверена, Саймон просто пытался подтолкнуть тебя к получению…
— Пусть он эти свои попытки засунет знаешь куда?!
— Джастин!
— У него нет ни малейшего права поучать меня. Он мне не отец.
— И не пытается им стать. — Я открыла дверь. — Ты не можешь просто постараться ладить с ним? Ради меня?
Джастин смотрит на меня, и на мгновение его горечь сменяется сожалением.
— Нет. Ты думаешь, что знаешь его, мам. Но ты его не знаешь. На самом деле не знаешь.
Я чищу картошку, когда звонит мой мобильный. Я не собираюсь брать трубку, но тут замечаю имя на экране: Келли Свифт. Вытерев руки, я беру телефон, прежде чем успевает включиться автоответчик.
— Да?
— У вас есть минутка? — В голосе констебля слышится неуверенность. — Я должна вам кое-что рассказать. В частном порядке.
