Увидев и оценив хотя бы примерную стоимость всей этой коллекции, Катька просто ахнула про себя.
И тут же услышала старушечий голос:
— Вишь, какой глаз у него черный!
Сосредоточившаяся на фарфоре Катя с трудом вернулась к теме их беседы. Обе старушки смотрели на нее выжидающе, явно ожидая комментария к последней своей реплике. А о чем они говорили? Ах, да! Разговор шел об Игнатии. А у кого глаз черный? У Игнатия оба глаза были голубыми.
— Всякий раз, как он у нас в деревне появляется, кто-нибудь помирает.
Вот о чем шла речь!
И Катька поразилась:
— Что? Всякий раз?
— Ну, положим, не всякий, врать не станем, раз на раз не приходится, а все-таки частенько бывает. Приедет Игнатушка, поможет кому из бабушек, а потом в дом смерть приходит! Зайдем утром, а она уже лежит себе холодненькая. Ручки на груди сложила, глазки в потолок и молчит, сердешная.
— А в полицию вы заявляли?
— Зачем в полицию? — удивились бабушки. — От сглаза она разве поможет?
— А вы не думали, что Игнатий может сам иметь отношение к этим смертям?
— Конечно! — закивали с готовностью обе бабульки. — Натура у него такая черная. И злоба изнутри прет. От этого и сглаз случается, и порча всякая. Мы-то с Меланьей от его помощи подальше держались, в дома к себе не пущали, поэтому, должно, и уцелели обе.
Катя выглянула в окошко.
— Он в маленький голубой домик пошел. Не знаете чей?
Одна из старушек вздрогнула.
— А ты глянь, труба там покосившись?
— Трубу сейчас ребята поправляют. А была покосившаяся.
Старушка побледнела.
— Мой это дом.
— Ну все, Меланья, похоже, пришел твой черед.
Вторая бабулька не скрывала своего удовольствия, что помирать придется все же не ей, а по-друге.
— Да и то сказать, зажилась ты на этом свете. Который тебе годок-то? Сама, небось, не помнишь. Ну, да бог с тобой. Прощаться будем. Если в чем виновата пред тобой, сердца на меня не держи.
— Встретимся, Матрена.
— Так-то оно так, а все-таки я не спешу.
Бабулька из голубого домика совсем пригорюнилась. Мысль о скорой смерти страшила ее. Вот ведь совсем старенькая, ровесница века, а помирать все равно не хочется.
И Катя воскликнула, чтобы разрядить обстановку:
— Бабушки, что вы такое говорите! Совсем не обязательно, чтобы кто-то из вас помер.
— Только больше-то никого в деревне не осталось в живых, — тоскливо возразила Меланья. — А Игнатий в мой дом зашел. Знать, мой черед и пришел.
— Будет вам!
— Нет, помру я. Чувствую, что помру.
— Не будет этого! — твердо произнесла Катя.
— А ты почем знаешь?
— Я с вами останусь! И ничего с вами не случится.
Меланья взглянула на нее внимательно.
— Впрямь останешься? На всю ночь?
— Да! До утра просижу. Глаз не сомкну.
— А коли смерть моя придет?
— Если кто сунется, я его топором!
Вторая старушка захихикала:
— Смерть топором не проводишь.
А вот ее подруге, которая собралась помирать, предложение Катюши пришлось по нраву.
— А что? И впрямь ночуй у меня, — предложила она. — Пельменей налепим, рюмочку выпьем, на сытый желудок да навеселе и в дальний путь отправляться легче.
— Ладно, ночуй с ней, — неожиданно согласилась и вторая старушка. — Будет, кому глаза закрыть.
Старухи обнялись, расцеловались и перекрестили друг друга.
— Прощай, Меланьюшка.
— Прощай, Матронушка.
— Свидимся?
— Свидимся.
— Бог с тобой.
— И с тобой.
Дома у второй старушки оказалось уже прибрано, все блестело и сверкало чистотой. Печь затоплена. Вода принесена. Старенькие занавески заботливо постираны и выглажены. Вдобавок пол был натерт мастикой на воске, от которой по всему дому шел волшебный аромат пасеки, цветов и лета.
И Катя подумала про себя, что не прогадала, решив остаться ночевать у старушки. Поехала бы сейчас с остальными обратно в монастырь, матушка Галина еще придумала бы какую работу. А так располагайся в чистом натопленном доме да отдыхай, красота!
Старушка, та так и вовсе восхитилась:
— Ну благодать прямо! Ох, как помирать-то жалко. Пока в грязи своей стариковской жила, в холоде да голоде, так оно и помирать не страшно было. А теперь все другое. Ну, что, Катюха, как собирались, пельменей сейчас с тобой налепим?
Катька ничего не ответила. Честно говоря, лепить не хотелось. Да и не умела этого Катя. Но при бабке девушка постыдилась признаться, что пельмени они своими руками ни разу в жизни не лепила. Зачем? Кате даже в голову такое никогда не приходило. Чего там возиться с тестом и фаршем, потом лепить, если можно в магазине всегда купить? На любой вкус и кошелек, любых форм, размеров и сортов!
Но бабка уже прикидывала:
— Мука есть. Вода есть. Фарш свиной Галина мне привезла, давно ее об этом просила, с него пельменей и налепим.
Фарш? Откуда же взялся фарш?
Но старушка уже распоряжалась дальше:
— Сразу много налепим, чтобы и на поминки мне хватило. Возиться не придется. Блинов Матрена напечет, это она сумеет, а до всего остального у нее руки коротки. Пельменей же она сроду настоящих не лепила. Как ни попробуешь, то тесто пресное, то фарш суховат. А вся правда в том состоит, что в пельмени только лучшие куски класть надо. Окорок тут не сгодится. Люди думают, если пельмени, так пихай туда всякую дрянь. И ноги, и жилы, и шкуру, и сало. А так нельзя. Пельмень, он, Катюшка, только лучшие куски требует. И чтобы жирка было, но в самую меру. И не тот, что под шкурой, а так, знаешь ли, прослоечками. С ребер или с шеи.
Привезенный фарш старушка одобрила. Было его много, килограммов пять. Стоял в сенях, где было прохладно.
— Лучку нажарим, чесночку натрем. Зачем только Галина перец сыпала? Прямо дух захватывает.
На два литра холодной воды ушла целая пропасть муки и два десятка яиц. Но зато и теста получилось в достатке. И сама старушка заверила, что так пельменей хватит на всех в строящемся монастыре.
— Отблагодарю ребят за работу. Пусть хоть досыта поедят.
Тесто бабушка месила сначала сама, а когда оно стало совсем крутое, доверила Катюше. Та тоже месила до посинения, пока уже рук своих не чувствовала.
— Ну, теперь, отдохнет тесто чуток, и возьмемся за лепку, благословясь.
