Продолжая осматривать позиции крестоносцев, Ричард и его спутник достигли южной части лагеря, где разбил свои шатры и установил осадные орудия король Гвидо де Лузиньян. Стан де Лузиньяна отличался порядком, во всем была видна твердая рука предводителя, однако король обратил внимание на множество мертвых тел, спеленутых саванами. Специально отряженная команда спешно хоронила их в болотистой низине близ узкой, петлявшей среди тростников речки Вилы.
— Поветрие, — с горечью пояснил королю Генрих. — Эту болезнь называют арнольдией, от нее в лагере гибнет не меньше людей, чем от стрел сарацин.
Ричард миновал свежие могилы и приблизился к берегу реки. Вода в Виле была желтовато-бурой, мутной, однако именно ее использовали для нужд лагеря. По словам Генриха, в окрестностях имелось еще две реки — Кишон и Афлек, на одной из них некогда даже действовала водяная мельница, возведенная крестоносцами, но впоследствии разрушенная сарацинами. В долинах этих рек есть и чистые источники, — сообщил граф, однако когда Ричард выразил желание пройтись туда, чтобы испить свежей воды, воспротивился, сославшись на то, что многие из крестоносцев, отправляющихся за родниковой водой, гибнут от стрел подстерегающих их там лучников-курдов. Местность эта находится довольно далеко от лагеря и скверно охраняется.
— Глупость, — еще более мрачнея, повторил Ричард.
О настроении короля можно было судить только по сошедшимся на переносье бровям — нижнюю часть его лица, как и у самого Генриха, закрывал край тюрбана. Это позволяло Ричарду расхаживать по лагерю, оставаясь неузнанным. Хотя кто мог предположить, что приведший под Акру свое войско владыка Англии вместо того, чтобы вместе с советниками изучать карты, потягивая прохладительные напитки под навесом, отправится в такой зной бродить между шатров, вникая даже в такие детали, как расположение кухонь, коновязей и даже ям для отбросов? Порой Ричард запросто заговаривал с обитателями лагеря — лучниками, монахами, ранеными воинами, поварами и слугами. На площадке, где упражнялись воины, один из молодых рыцарей попросил у него совета, как обращаться с боевым цепом, и король преподнес ему небольшой урок владения этим смертоносным оружием.
Троица загорелых до черноты христиан-пуленов, восседавших под полотняным навесом, пригласили его отведать вместе с ними недавно пойманную кефаль, и Ричард уселся на пыльную циновку, отправив графа Шампанского, словно юного пажа, в палатку маркитанта за вином. А когда Генрих вернулся, один из пуленов — в прошлом житель Акры, с важным видом рассказывал:
— От крепости Газа на юге и до самого Сидона нигде нет такой кефали, как в этом заливе. Когда в лагере затишье, мы не упускаем случая порыбачить. Затем, почистив рыбу, ненадолго погружаем ее в кипящее масло и только потом кладем на решетку над углями…
Позже, когда спутники двинулись дальше, Ричард произнес с удивлением:
— Клянусь эфесом своего меча — они, оказывается, любят этот край, где нет ничего, кроме жары и мух!
— Это не всегда так, мой коро… то есть Дик, — отозвался граф Шампанский, и его зеленоватые глаза мечтательно затуманились. — Я видел здешнюю благодатную осень, видел и весну. Дожди тут идут светлые и теплые, и тогда все окрестности, словно ковром, покрываются цветами. Даже в реке раскрывается удивительная бледно-голубая кувшинка, похожая на призрачную звезду. Морские черепахи выползают на песок погреться на солнцепеке, повсюду слышится щебет птиц. Я люблю бывать на берегу в предутренние часы, когда ветер еще свеж и только первые лучи солнца напоминают о том, что день предстоит знойный. В утренней дымке залив дышит ароматами моря, воздух прозрачен, и видны башни Хайфы на юге и белые скалы Рош ха-Никра на севере…
Ричард хлопнул спутника по плечу.
— Да ты говоришь как истинный трубадур, любезный племянник! Насколько мне известно, поэзия и музыка — спутники влюбленных. Но ты-то, оказывается, влюблен в этот край!
Граф Шампанский рассмеялся и пожал плечами под белой накидкой, защищающей от лучей солнца.
— Это Святая земля, Дик. Ее либо принимаешь всем сердцем, либо нет.
Ричард задумался. Он стремился сюда, полный любви к земле, по которой ступал сам Спаситель, хотя Писание не говорит, посещал ли Христос Птолемаиду, как называли Акру в седой древности. Но эта любовь оказалась выдуманной: пока что он не находил здесь ничего привлекательного для себя. Просто кусок сухой почвы, который предстоит завоевать. Но кое-кто считает эту землю обетованной, и его племянник, молодой Генрих де Шампань, похоже, из таких. И это тоже следует принять к сведению.
Прогнав эти досужие мысли, Ричард вновь принялся изучать укрепления Акры — теперь уже много обстоятельнее. Когда корабли его флотилии еще только приближались к берегу, он обратил внимание, что стены крепости возведены иначе, чем принято в Европе, — ни одно из сооружений не имело острых углов, повсюду каменная кладка плавно закруглялась. Впервые так начали строить оборонительные сооружения ромейские инженеры, убедившиеся, что скругленные углы лучше отражают удары каменных ядер осадных машин. Между башнями тянулась стена, сложенная из массивных каменных блоков и опирающаяся на мощный гласис,
[127] окруженная глубокими рвами со стороны суши, а с моря — каменным молом, упирающимся в скалу со знаменитой Мушиной башней. Той самой, о которую столь бесславно разбились надежды громогласного Леопольда Австрийского взять Акру с моря.
Наконец Ричард сокрушенно произнес:
— Подумать только, сколько сил, крови и времени потребовала эта осада! А ведь первые крестоносцы овладели Акрой всего за двадцать дней!
Генрих, однако, поспешил уточнить:
— Дик, все, что вы видите перед собой, возвели не сарацины, а правители Иерусалимского королевства. Прежде Акра была небольшим приморским городком с ромейской цитаделью, обнесенной ветхими стенами, полуразрушенными от времени. Местность вокруг была заболочена, водоотводных каналов не существовало, а караванные дороги обходили городок стороной — вон по тем возвышенностям. Зато теперь, — почти с гордостью воскликнул молодой граф, — стены Акры таковы, что наверху могут легко разъехаться две повозки!
— И как же нам удалось потерять такую цитадель?! — Ричард вскинул глаза к небу, гневно потрясая кулаками.
Генрих Шампанский с силой выдохнул.
— Город и крепость были сданы без боя. Жослен де Куртене, потомок графов Эдесских, которому король Гвидо доверил защищать Акру в его отсутствие, предпочел открыть ворота перед Саладином. После того как султан милостиво отпустил за выкуп жителей Иерусалима, Жослен де Куртене счел сопротивление неразумным. И это при том, что сами горожане были готовы защищаться с оружием. Но слава милостивого завоевателя летела впереди Саладина, и Жослен испугался, что, если он не пойдет на уступки, сарацины вырежут в Акре всех без исключения…
